В Августовских лесах
Шрифт:
Франчишке Игнатьевне не терпелось рассказать, как сегодня бранилась и рвала на себе волосы Стася Седлецкая, и она ждала для этого подходящего момента. Вот если бы женщины перестали шептаться и обратили бы на хозяйку внимание.
– Стася сегодня совсем не своя...
– горестно поджимая щеку, продолжала Франчишка Игнатьевна, - ну совсем помешанная...
– Ну чего ты причепилась, - предчувствуя, что у супруги чешется язык, вмешался Осип Петрович.
– Помешанная та хворая... Ты тоже пять раз в день ложишься помирать...
В
– Не петушись, пока тебя курица не клюнула. Раз я говорю, что Стаська хвора, значит, хвора...
– Лечиться нужно, - лаконично заметил Усов и, сдерживая улыбку, добавил: - Мне показалось, что Станислава Юзефовна женщина с выдержкой.
– Тю-у!
– махнул рукой Осип Петрович и, ткнув сморщенным указательным пальцем в пространство, добавил: - Эта Стаська хитрюща, як та ворона, которая под крылом у себя чешет, а уж перышка не выщипнет, к другим норовит нос протянуть.
– Значит, притворяется?
– спросил Усов.
– Эге, умеет... что в твоем гродненском цирке, - подтвердил Осип Петрович.
– И что же такое случилось сегодня с вашей соседкой?
– Видя страстное нетерпение хозяйки, Усов решил дать ей высказаться.
– Пустяки какие-нибудь, - добавил он нарочито небрежным тоном.
– Он говорит - пустяки! Послушали бы да посмотрели на эти пустяки...
Осип Петрович предупреждающе посмотрел на жену и стал ей подмигивать. Все-таки неудобно было рассказывать про соседку такие нехорошие вещи. Но удержать Франчишку Игнатьевну было уже невозможно.
Склонившись к лейтенанту Усову, она робко покосилась на тихо разговаривающего с женщинами Кудеярова.
– Все дело произошло из-за Галины, - начала Франчишка Игнатьевна, - и вот этого самого вашего Кости. Их видели вместе на канале. Галинку отстегали и заперли в сарай, даже башмаки отобрали и платье. Стаська теперь поведет Галину к нашему ксендзу грехи замаливать и поклоны заставит бить... "На куски тебя, негодницу, изрежу и собакам выкину", - орала на нее Стаська, а у самой в руках ремень этакий, жгут сыромятный! Аж мне страшно стало... А пани Седлецкая, наверное, для своей Галины жениха присмотрела. Вижу я, как он у них в саду в беседке ховается. Высокий такой, в шляпе, ну, настоящий пан!
– А откуда жених-то?
– внимательно вслушиваясь в разговор, спросил Усов.
– Да тот самый брат или дядька нашего ксендза Сукальского. Богатый, говорят, и большой чин имеет.
– Большой чин! Скажите, пожалуйста!
Усов, как бы удивляясь, покачал головой. Брови его дернулись, а лицо приняло совсем безразличное выражение, только глаза заблестели строже и жестче. Отвернув рукав гимнастерки, он посмотрел на часы и коротко, тоном приказания, сказал:
– А нам ведь пора, друзья.
– Да что это вы так сразу, товарищ начальник!
– засуетилась Франчишка Игнатьевна.
– Спасибо, Франчишка Игнатьевна, за угощение, - проговорил Усов и, кивнув Клавдии Федоровне, показал глазами на дверь.
– Так скоро, Виктор Михайлович?
– сказала Шарипова, но, встретившись с ним взглядом, тоже встала.
Как и утром, Усов с Александрой Григорьевной пошли вперед, Клавдия Федоровна с детьми и Кудеяровым - позади.
– Ах какая все-таки ужасная женщина эта самая Стася, мать Галины! беря за руку Усова, проговорила Шура.
– Чем же?
– спросил Усов, ускоряя шаги.
– А ты и не разглядел?
– Разглядел. Но ведь если бы и тебя по-иезуитски нашпиговать, ты была бы такой же...
– При чем тут я?
– Я говорю о воспитании.
– Извини, - вспыхнула Шура, - как бы меня ни воспитывали, но уж это...
– Нечего отговариваться, милая моя, - подзадоривал Усов.
– Я знаю твой характер, потому и говорю.
– А какой у меня характер? И вообще я тебя сегодня не узнаю. Ты с самого утра придираешься ко мне. Ну, какой у меня характер?
– Упрямый.
– Слыхали. Дальше?
– Заносчивый, если хочешь, капризный, мелочный, эгоистичный, самолюбивый, властный... Если тебе дать волю, то выйдет такая Станислава, что сбежишь без оглядки на Памир...
– В общем, я чудовище? Так, да?
– Сухопутное, но не морское. Морское чудовище глупее, а ты умненькая...
– Ага, признался все-таки, что я умненькая. И на том спасибо. А вот у тебя какой характер, представь себе, никак не могу определить.
– Твердый, как вот этот камень.
– Усов показал глазами на лежащий у дороги большой серый валун.
– Что верно, то верно, - согласилась Шура.
– Этого-то я и боюсь. Выйдешь за тебя замуж, ты меня в тряпочку завернешь и будешь возить, как игрушку, куда тебе захочется. А я люблю жить самостоятельно и хочу хоть немножечко мужем командовать, ну хоть капельку... И вот всем сердцем чувствую, что этого никогда не будет. Ты какой-то уж чересчур правильный человек, никакой в тебе трещинки, хоть бы ноготком поковырять. Ну дашь маленечко кое-когда покомандовать, а? Слышишь, жених?
Шура ласково смотрела сбоку на сумрачное красивое лицо своего друга.
– Ну что же ты молчишь? Дашь немножко покомандовать?
– покачивая его тяжелую руку, спрашивала Шура. Вся эта любовная история с Кудеяровым и Галиной настроила ее сегодня на веселый лад.
– Я больше к тебе, милашка, не сватаюсь, - сказал Усов и многозначительно, с озорством подмигнул.
– Это что же, тебя Франчишка завлекла, что ли? А может быть, Стася? Она женщина заметная. С итальянским носом.
– Это ты верно говоришь, - согласился Усов.
– Только как раз не она, а дочка ее. Вот девушка так девушка! Завидую Косте.