В баре аэропорта

Голестан Эбрахим

– Чего только в жизни не бывает, – снова заговорил мужчина. – За моим домом был пустырь, так вот по вечерам круглый год один мужик, чистый псих – у него еще была коллекция трубок 60 сортов, – так вот каждый божий день по вечерам он запускал самолетик. Самолетик не больше коробки ботиночной, а ведь летал как настоящий. И крылья у него были, и пропеллер, и мотор, а сам – с ботиночную коробку. Он, значит, на корд его привязывал – боялся, что улетит, свалится где-нибудь и разобьется. Он, как корд зачалит на костыле посреди пустыря, закрепит, тут,

значит, пропеллер рукой запускает. Стало быть, запускает. И бьет, бьет, пока моторчик не заведется как следует. Потом, как мотор возьмется, он самолет давай вокруг себя гонять, а сам держит веревку крепко… крепко… раскрутит получше – и отпускает, чтоб, значит, еще быстрее было, а самолет набирает высоту и летит. Кругом. По кругу летит. По окружности. Он всю дорогу по кругу летит, потому что корд-то у него в руке. Или на костыль зачален. Кругом летает. Пока бензин не кончится. Или хозяину не надоест. А то слышит по тарахтенью, что с мотором что-то неладно… Или бензин у него кончился… У него как бензин кончится, так он перестает стрекотать. Тогда тот мужик – дерг за корд, чтобы, значит, подтянуть к себе самолет. Или бензин кончится, или сам надумает приземлить его, он всякий раз, значит, корд укорачивает, чтобы самолет подтянуть поближе и посадить. Круг, значит, уменьшается, и самолет все ниже, ниже и – к нему. А потом, стало быть, он самолетик-то хвать! Потому что, когда он летит, тот мужик веревку то дернет, то потянет, то на себя возьмет, то отпустит тросик, то ослабит, то натянет – вот и играет самолетом. И пока бензин не кончится или самому не надоест. Тут он этот самолетик – раз! И словил.

Произнеся все это, мужчина умолк. Притомился.

Тем временем одни посетители уходили, другие приходили, громкоговоритель снова объяснял уже другим пассажирам, отправлявшимся в другие места, к какому выходу им надлежит проследовать. Внезапно в слитном гуле, наполнявшем зал, вылился гомон детских голосов: в сопровождении трех монахинь появилась стайка девчушек десяти-двенадцати лет в платьях одинакового фасона. Мужчина хотел повернуть голову в их сторону, чтобы получше рассмотреть, однако не справился с этой сложной задачей. Тогда он стал рассматривать их в зеркале, висевшем напротив, хотя видно было плохо: зеркало загромождала нацеленная на посетителей батарея бутылок с войлоком пыли на горлышках.

– Чего еще подать? – спросил бармен.

– А после началась неразбериха, – сказал мужчина. – Мы оттуда ушли. Больше я его не видел. Затеяли там неразбериху. Прибыла новая бригада, говорят, все должно быть на европейский лад. Европейский! Мы и ушли, бригада за бригадой.

– Слушаю, господин, – сказал бармен вновь подошедшему клиенту.

Новый клиент, усевшийся рядом с мужчиной, заказал:

– Пива, пожалуйста.

Мужчина посмотрел на него, а затем уперся взглядом в его щеку. Клиент, почувствовав это, повернулся к нему. Мужчина заулыбался. Клиент отвернулся и устремил взгляд на зеркало, пытаясь поймать свое отражение среди бутылок. Снова

из-под потолка раздался голос диктора: следующий рейс, место назначения такое-то, выход такой-то… как вдруг гомон стайки девчонок перекрыл конец объявления по радио.

Сделав над собой неимоверное усилие, мужчина наконец обернулся назад и увидел, как сестры монахини пытаются выстроить девочек по росту и утихомирить их.

– Ты посмотри на тех троих! – сказал мужчина. – Ну прямо мороженые туши в мясной лавке. – И, обернувшись к своему соседу, продолжал: – Девственницы музейные! Они в своих чепцах и хламидах крахмальных сами навроде холодильников. А рожи у них точь-в-точь холодная телятина – белые, ни кровинки.

Посетитель обернулся, чтобы рассмотреть монахинь получше. Мужчина не отрывал взгляда от зеркала, видя в нем, как сестры монахини выстроили девочек по ранжиру и повели вниз по лестнице.

– И этих увели! – возвестил мужчина.

– Ты смотри, не шуми тут, – сказал бармен. – Ты, вообще-то, на какой рейс?

– Ты ведь так и не признался, где я тебя встречал, – сказал мужчина.

– Тебе на какой рейс? – переспросил бармен. – Далеко ли собрался?

– Я? – переспросил мужчина.

– Короче, не устраивай скандала, – сказал бармен. – Полегче на поворотах.

– Видал? – бормотал мужчина. – Точь-в-точь из холодильника, туши обледенелые!

– В общем, поаккуратнее, – сказал бармен. – Тебе говорю.

Мужчина бормотал свое:

– Ну прямо мясо мороженое, ни кровинки! Бармен покачал головой: терпение у него лопнуло.

Сколько времени этот чокнутый сидит и все бормочет, бормочет. До бесконечности будет выяснять, где же они встречались! Сколько можно сидеть здесь и тянуть свое пиво? Давным-давно уж окосел, ничего не соображает! Будет здесь бубнить до скончания века!

Он прошел в конец стойки и, достав спички, закурил сигарету. И снова голос с потолка известил о том, что близится следующий отлет.

– О Господи! – воскликнул мужчина и кончиками пальцев надавил на веки, массируя их в сторону переносицы.

Появился запыхавшийся пассажир, поставил большую дорожную сумку на пол рядом с табуретом, а сам взобрался на него.

– Я устал, – произнес мужчина. – Где я? Пойду-ка я.

– Что вы говорите? – спросил новый пассажир. Мужчина повернулся, оглядел его, затем принял прежнее положение и подытожил:

– Все всё время уходят.

Новый собеседник покачал головой. Мгновение спустя он снова взглянул на мужчину и спросил:

– Кого-нибудь дожидаетесь?

Мужчина тыльной стороной руки некоторое время тер брови и переносицу.

– Это зал отправления, – продолжал новый пассажир. – Вы здесь встречаетесь с кем-нибудь?

Мужчина снова посмотрел на него. Ему показалось, что в глазах вновь прибывшего отражаются сестры монахини. А бармен, издали наблюдавший за ними, но не слышавший, о чем они говорят, подумал: «Наверняка спрашивает у нового посетителя, где он видел его раньше».