В бесконечном лесу и другие истории о 6-м «В»
Шрифт:
Вот, значит, как. Ольга повернулась и пошла неизвестно куда. Все тревоги и неудачи дня, которые со времени геометрии малость поприутихли, теперь снова крались за нею, словно свора тайных соглядатаев.
Ольга поднялась на второй этаж, открыла уже знакомую дверь. Но и тут Вальки, конечно, нет… Лишь за столом громоздится Ветров.
Он сидел над огромною стопкой детских книжек — в высоту, может, метр не метр, а сантиметров-то шестьдесят уж было!
Ветров поднял голову, сразу поймал Ольгины глаза:
— Что, бегают от нас ученики-то? (Ольга сумела лишь растерянно улыбнуться в ответ.) А ведь это плохо, что бегают, а?
И опять Ольга промолчала. Уже готова была ответить этому Ветрову, но промолчала почему-то.
— Да, плохо! — продолжал Ветров жёстко. — Девочка тебя не слушается. А то и побаивается: вдвойне плохо!
— Она не меня, — сказала Ольга и покраснела. — Не меня, а двоек своих побаивается. И даже боится!.. Что я над ней смеяться стану!
— Ну, правильно. А почему, собственно, такой тон обличительный?
«Потому и обличительный, — сказала Ольга, но не вслух, а про себя, — потому и обличительный, что Валю в классе так воспитали. А класс — ваш!..»
Однако ничего этого вслух она не произнесла. И Ветров тоже молчал. Видно, непроизнесённые Ольгины слова всё же каким-то образом дошли до него.
Наконец он сказал:
— Тебе надо тщательнее продумывать свои поступки… Если ты хочешь, конечно, этим заниматься. Если тебе это надо! — Он машинально перелистнул несколько страниц в книжке, которая лежала перед ним. — Слушай, а у вас там, случайно, мальчишки не нашлось бы?
— Какого мальчишки? — улыбнулась Ольга.
— Чтобы вот тоже вожатым не возражал.
— А зачем вам? Я могу девочек…
— Я говорю — парня! Педагогика и так вся «девочками» забита. Что ни школа, то всё женщины, женщины, женщины… А в педагогику парни нужны! Срочно.
— Ну, если б нужны были, — пожала плечами Ольга, — так и были бы!.. Значит, не очень по ним педагогика умирает.
— Тэк-с. И это всё говорит мне человек, который во многих вопросах, как я понимаю, не вырос из трёхколёсного велосипеда… Не всё так просто, дорогая моя, как представляется по твоей схеме… Ладно! Скажи-ка мне лучше, что ты собираешься делать с Валей Силиной?
— Я к ней домой хотела…
— Так, — одобрительно кивнул Ветров. — Много любопытного повидаешь. Ладно. А там что? Как себя поведёшь?
— Не знаю! — честно призналась Ольга. — Приду, так увижу…
Но Ветрову такой ответ не понравился.
— Плохо, — сказал он жёстко. — Плохо, что не знаешь. (Сердце Ольгино заныло.) Просто так туда не ходи. Только испортишь! Придумай что-нибудь… к завтрашнему дню, скажем… И я подумаю. Тогда и пойдёшь! Поняла?
Ольга только дёрнула плечом в ответ. Ветрову это опять не понравилось.
— Нет, погоди, дорогая моя, — сказал он. — Тамара Густавовна, конечно, Тамарой Густавовной, но запомни: мне абы какие помощники не нужны!
Она вышла из школы недовольная Ветровым, недовольная собой и вся сжатая этим недовольством, напряжённая. Только портфель сзади хлопался у неё по ногам.
На дворе были шум, сутолока. Малышовские продлёнки возвращались с гулянья, кое-как строились у дверей школы. В толкучке этой, как ледоколы, двигались старшеклассники — кончился шестой урок. Ольга и сама была одним из таких ледоколов.
Вдруг она заметила Зою Васильевну: в берете, газовом шарфе и синем пыльнике — теперь такое увидишь, пожалуй, только в старом кино! Вокруг Зои Васильевны толпилась Валина продлёнка.
И Ольга вдруг быстро пошла к этой кучке галдящих и смеющихся цыплят. Она кивнула Зое Васильевне. Та довольно благосклонно улыбнулась ей в ответ тонкими своими губами. Это приободрило Ольгу.
— Ребятки! — громко сказала она. — Кто знает, где Валя Силина живёт?
Малышня сразу приутихла — то ли от незнакомого голоса, то ли оттого, что Ольга им крикнула необычное слово «ребятки». Ольга и сама удивилась, как оно выскочило на свободу. Странно: этим словом она называла Лёньку и Родьку…
— Да я знаю! — бойко крикнул мальчик с чёрными быстрыми глазами и с таким чубчиком, с одного бока стоячим, про который говорят: телёнок зализал. — Я знаю! Она в нашем дворе живёт, только в третьем подъезде. А этаж вроде второй. Там у них написано, на табличке железненькой.
Он остановился перевести дух, глянул на Ольгу. Один глаз у него косил, незаметно убегал куда-то под веко. Ольга наклонилась над этим мальчишкой.
— Только ты дом мне позабыл сказать и улицу. — Она вдруг самым сердцем ощутила, какая она старшая рядом с ним!
Улица Зелёная была хорошо Ольге знакома: это здесь совсем недалеко — минут семь ходу. Она шла и думала о Ветрове. О Ветрове, который ей запретил идти к Вале.
О Ветрове!..
Что ни школа, то, видите ли, всё женщины да женщины… Ну и что? Вон медсёстры почему-то тоже всё женщины да женщины. И никого от этого в жар не бросает. А футболисты всё мужчины да мужчины… Жаль, что тогда ей это в голову не пришло. А теперь уж — толкуй не толкуй сама с собою…
И она довольно мстительно припомнила Ветрову, что, мол, когда ребёнок отметок своих боится — это от учителя зависит. От вас, Сергей Геннадиевич!
Но тут же довольно некстати пошла на справедливость, сама с собой заспорила: от учителя? Разве? Уж какая у них Тамара Густавовна хорошая, а Ольга всё равно боится! Хоть она и не ребёнок уж давно.
Вдруг Ольга прямо споткнулась на ровном месте. Встала поражённая. Она боится и Валя боится — одинаково! Значит, нужно, значит… ах ты господи!.. чтобы Валя хотя б её не боялась, и я знаю, что надо… Она чуть ли не бегом припустилась к Валиному дому.
А дом был, между прочим, самый обычный: белый, в пять этажей, блочный, с одинаковыми окнами, со строем тоненьких инкубаторских липок. Теперь листья с них совсем облетели. И они торчали, похожие на метёлки, которые по старости отдают снеговикам.