В будущем году я буду лучше
Шрифт:
Тут Дыболь задал вопрос, о котором впоследствии пожалел:
– А почему вы не избавились, если верите?
– Что?!
– заорал безумец.
– Ты ненормальный брехун! Ты только притворяешься, что поверил мне!
– Внезапно лицо крикуна прояснилось, и он ткнув пальцем Саше в грудь как-то даже радостно воскликнул: - Ты тоже порождение дьявола! Да-да! Я понял! Ты - иллюзия, как и все, кто здесь живет!
Наконец Дыболь вышел из гипнотическоо состояния, в который его погрузил сумасшедший тип, и спокойно сказал:
– Тебе лечиться надо.
– Развернувшись, Саша пошел в обратную сторону, но крикун догнал его, схватил за рукав и вполне будничным примирительным голосом сказал:
– Постой. Не уходи. Я тебе сейчас все объясню.
– Ну что тебе?
– остановившись, насмешливо просил Дыболь.
– Понимаешь, я верю, но этого мало. Для того, чтобы уничтожить наваждение, нужно пройти обряд очищения. Отсюда просто так не уйдешь. Я до всего дошел своим умом. Я живу здесь уже целый месяц. Ты у кого поселился?
– Он сунул Сашу в руку кусочек мела, как это делается при обмене секретной информацией и продолжил: - Нарисуй у хозяина дома на стуле крест. Пусть сядет. Сам увидишь, что произойдет.
Автоматически сунув мелок в карман, Дыболь продолжил свой путь. Он ещё несколько раз обернулся, и каждый раз безумный экзорцист одобрительно кивал ему головой.
Пройдя два квартала скорым шагом, Дыболь выбрался на широкую прямую улицу с большим количеством дорогих магазинов, ресторанов и игорных домов. Все они были закрыты, но аляповатые вывески с неоновой подстветкой приглашали жителей и гостей города провести ночь в "самом престижном заведении", обещая "самые лучшие развлечения" и "самый большой выбор спиртных напитков".
По привычке вспомнив Джина недобрым словом и обматерив крикуна, Саша убавил шаг, нервно осмотрелся и направился к площади, которая виднелась впереди в нескольких десятках метрах. Все время озираясь, он обратил внимание, во сколько начинают работать увеселительные заведения. Времени до открытия оставалось предостаточно, и Дыболю волей-неволей пришлось идти дальше. Случайно скользнув взглядом по табличке с названием улицы, он прочитал: "Улица им. Александра Дыболя".
Дыболь стоял перед собственым бронзовым памятником на площади им. Александра Дыболя и с горечью думал о людском равнодушии и тщетности славы. За три часа, проведенные здесь, ни один из восьми прохожих не обратил внимания на стопроцентное сходство шестиметровой статуи с одиноко стоящим молодым человеком. Саша уже додумался до того, что на самом деле и площадь, и шестиметровый памятник - это все пустое, от недомыслия, и не надо ему никакой славы, ни бронзовой, ни площадной. Тем более, что вечер выдался теплым и мягким, как домашние тапочки, хотелось приключений, но без дурацких вестерновских штучек - ими Дыболь был сыт по горло. Сейчас он жаждал головокружительной любви.
Уже давно открылись рестораны и казино, бордели и кабаре. Даже сюда на площадь из ближайших заведений доносились обрывки музыки и женского смеха. И все это находилось совсем рядом, в каких-нибудь ста метрах от высокомерной бронзовой болванки. Первое упоение собственным величием прошло, равно как и второе, и третье. Остался лишь привкус славы, похожий на ощущение после съеденного килограмма конфет - хотелось пить.
К ВЕСЕЛЬЮ
Саша вошел в ресторан и, ослепленный малиново-плюшевой роскошью, застыл на месте. Сердце у него сладостно заныло от предчувствия простого человеческого счастья и предвкушения составляющих этого счастья. Именно так он себе все и представлял: рассеянный жемчужный свет, тихая завораживающая музыка, какие-то особенные растлевающие запахи и вполне материальное томление. Всего этого было здесь в избытке, и лишь один, вполне устранимый недостаток подметил Дыболь - полное отсутствие веселья. А как когда-то выразился отец всемирной философии Аристотель, избыток и недостаток всегда присущи порочности.
Едва Дыболь появился в зале, девицы, сидевшие за дубовой стойкой бара, со скоростью минутной стрелки повернули к нему свои невыносимо красивые лица. Все они были как на подбор: пышнобедрые, голоногие, с длинными сигаретами в ещё более длинных мундштуках. Куртизанки томно оглядели Сашу с ног до головы, синхронно выпустили в его сторону по струйке дыма и так же медленно отвернулись.
Утверждение основоположника христианства, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем, не просто справедливо по отношению к Дыболю. Еще не появившись здесь, в грезах он давно переспал со всеми этими красотками и теперь собирался воплотить свои мечты в материале.
Как и полагается в подобных местах, Дыболь слегка развязно и в то же время элегантно подошел к стойке, встал между двумя камелиями и выложил на стойку несколько новеньких купюр.
– Виски, - правильно выбрав степень громкости, сказал он. Затем Саша одарил обольщающей улыбкой ближайшую красотку и добавил: - Всем!
Широкоплечий бармен с непроницаемым лицом и ловкими руками нехотя и даже несколько брезгливо взял со стойки профессорские деньги, внимательно рассмотрел нарисованные на них химические приборы и тихо поинтересовался:
– Что это?
– Деньги, - сразу смешавшись, неуверенно ответил Дыболь.
– Чьи?
– так же бесстрастно спросил бармен.
– Профессора, - начиная покрываться краской, едва слышно ответил Саша.
– Химика. Он живет...
– Ясно, - перебил его бармен.
– И сколько здесь?
– Он сказал, что много, - ответил Дыболь, не решаясь взглянуть в сторону красавиц. Ему казалось, что ресторанные лоретки только и ждут этого, чтобы рассмеяться ему в лицо.
– Ладно, - неожиданно произнес бармен. Он убрал злосчатые деньги в ящик, достал оттуда несколько купюр ярко-желтого цвета и бросил на стойку.
– Возьмите сдачу. Здесь ещё больше.
Бармен принялся разливать виски по тяжелым как кирпичи стаканам, а Саша, кляня свою чувствительность, украдкой вздохнул и попытался придать своему лицу прежнее уверенно-небрежное выражение. На это ему понадобилось каких-нибудь пять секунд.
– Сдачи не надо, - на этот раз сдержаннее сказал Дыболь и тут же пожалел об этом. Бармен холодно взглянул не него, вынул из-под стойки деньги профессора и швырнул их Саше в лицо.
– Тогда убирайся вон, - негромко, но очень убедительно произнес он. Принес какие-то паршивые бумажки да ещё издевается. У меня у самого этого барахла хватает. Вот!
– Бармен двумя руками яростно выгреб из ящика кучу банкнот и подбросил их вверх. Разноцветные и разнокалиберные бумажки дождем посыпались на прилавок.
– Ну хватит, Энгельгардт. Не видишь, он иностранец, - лениво произнесла одна из девиц и обратилась к Дыболю: - Иди ко мне, иностранчик.
Побледнев от испуга, Саша начал что-то путано объяснять, а бармен подвинул ему полный стакан и снова перебил его:
– Заткнись. Пей свое виски и помалкивай.
– Ну иди же сюда, иностранчик, - нежно повторила ресторанная гетера. Энгельгардт, поставь-ка Высоцкого, будем веселиться.
ВЕСЕЛЬЕ
Как любил повторять курьяновский экзистенциалист Несговоров: "Ангел, которого ты так энергично добивался накануне вечером, за ночь умудряется обрасти рогами и шерстью. Почему?
– далее вопрошал философ и сам же отвечал: - Природа ангелов до сих пор не изучена. Равно как и природа человеческих желаний".