В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста

Кегель Герхард

«Знаете ли, господин Кегель, до чего додумались наши военные и оккупационные власти? На некоторых участках фронта они приказали выжигать клеймо на ягодицах советских военнопленных, подобно тому как метят скот в крупных гуртах. При огромном числе военнопленных и нередкой тогда неразберихе во время их перевозки и на пересыльных пунктах сотням из них, конечно, удавалось бежать. И большевикам остается лишь продемонстрировать этих людей на своих политических собраниях, заставить их спустить штаны и показать свежее клеймо. И тогда каждый красноармеец будет знать, что ожидает его, если он сдастся в плен. Число людей, которые в безвыходном положении сдаются в плен, из месяца в месяц заметно сокращается. Русские

теперь предпочитают бороться буквально до последнего патрона и до последней капли крови. С некоторых пор это клеймение горячим железом запрещено. Но воздействие этого клеймения и страшного голода в лагерях военнопленных сохранилось. К этому еще надо добавить и массовое уничтожение гражданского населения. То, что вы рассказали мне об увиденном в Лемберге и Киеве, ежедневно подтверждается другими аналогичными сообщениями. И это не сможет не ударить и ударит по нам самим. Если бы я знал, как мне выбраться из этого проклятого ведомства Розенберга. Ведь там я чувствую себя в ответе за все ужасы, которые происходят в оккупированных восточных областях. Я больше не знаю, что мне следует делать».

Потом он вернулся к моему вопросу: «Вы хотели знать, что я думаю о нашем объявлении войны Соединенным Штатам? По сведениям, которыми я располагаю, Япония не брала на себя обязательства напасть на Советский Союз в Сибири, если Германия объявит войну Соединенным Штатам. Здесь я вижу лишь, что мы впали в панику в результате военного кризиса на Восточном фронте. Надеяться, что в ответ на наше объявление войны Соединенным Штатам японцы объявят войну Советскому Союзу и нападут на него, – пустое дело. Я убежден в этом. Японцы не могут позволить себе поступить так. А мы вот вынудили теперь США с их огромными материальными возможностями официально вступить в войну против нас на стороне Англии и Советского Союза. Это просто гениально с нашей стороны! Ведь Рузвельту своими лишь силами не удавалось получить от своего населения согласия на войну против Германии, Черчилль и Сталин могут быть вполне довольны.

Скажите мне, впрочем, господин Кегель, – продолжал к моему немалому удивлению Баум, – вы когда-нибудь раздумывали над тем, как отнеслись бы вы к тому, если бы в один прекрасный день узнали, что русские находятся всего лишь в пятидесяти или в сотне километров от Берлина?»

«Нет, – ответил я. – Об этом я еще не думал. Но, может быть, нам с вами следовало бы поразмыслить об этом и в следующий раз углубить эту тему».

Потом мы часто возвращались к упомянутой теме, встречаясь в «Мужском клубе», обмениваясь там информацией и мнениями. Я надеялся, что со временем мне удастся привлечь Баума к участию в борьбе против фашизма.

Баум вновь и вновь возвращался к своему внутреннему разладу, с которым никак не мог справиться. В Берлине он жил один, и, судя по всему, у него было мало друзей, с которыми он мог говорить о подобных вещах. Мне же хотелось, чтобы он оставался в ведомстве Розенберга. Его специальные знания и сведения, которыми он располагал, были для меня важны. Я всегда слушал его с большим вниманием и человеческим участием, пытаясь успокоить его. Он вызывал у меня чувство симпатии.

Однажды – это было, помнится, в начале 1942 года – мне позвонил заведующий отделом личного состава МИД фон Тадден. Он спросил, знаю ли я Баума, который в свое время занимал должность пресс-атташе в германском посольстве в Москве. Когда я ответил, что знаю, Тадден попросил, чтобы я сразу же зашел к нему. Это приглашение насторожило меня. Уж не привлек ли Баум неосторожными политическими высказываниями внимания гестапо? И чего хотят от меня в этой связи?

В отделе личного состава г-н фон Тадден заявил мне: он получил сообщение, что на железнодорожной насыпи неподалеку от Потсдама обнаружен труп человека с документами на

имя Баума. Похоже на то, что он бросился под поезд. Министерство иностранных дел получило указание опознать труп. Поскольку я знал Баума – в его записной книжке значится моя фамилия с номером телефона, он, Тадден, просит меня поехать в морг, опознать труп и составить краткий рапорт для МИД.

Я был поражен – ведь всего два дня тому назад я встречался с Баумом в «Мужском клубе». Что же произошло после этого?

Меня уже ждали в морге паталого-анатомического отделения берлинской клиники «Шарите». В одном из помещений на установленных на тележке носилках лежал раздетый труп мужчины. Сомнений быть не могло – это Баум. Ни на голове, ни на теле мертвеца не имелось никаких следов травм или насилия. Выражение его лица показалось мне спокойным, почти нормальным. Мне подумалось, что так не может выглядеть человек, который, как значилось в свидетельстве о смерти, бросился под поезд, чтобы покончить жизнь самоубийством. Я написал рапорт для МИД, подтвердив, что предъявленный мне для опознания труп – это Баум, которого я хорошо знал. При этом я особо подчеркнул, что не обнаружил на трупе каких-либо травм.

Собственно, я допускал, что Баум мог совершить самоубийство. Но кроме того, что на мертвеце не наблюдалось каких-либо ран, которых не могло не быть в подобном случае смерти под колесами поезда, имелись и другие неясные обстоятельства, подкреплявшие мою убежденность, что речь шла не о самоубийстве. Двое людей, которые, вне всяких сомнений, знали Баума, упорно заявляли, что видели его в «Мужском клубе», когда, согласно свидетельству о смерти, его уже не было в живых. Несмотря на все усилия, мне так и не удалось установить действительную причину смерти Баума.

Между прочим, мой рапорт об опознании трупа Баума, видимо, и сегодня находится в архиве боннского министерства иностранных дел. Спустя более 30 лет, когда я работал в качестве представителя Германской Демократической Республики при отделении ООН в Женеве, один из руководящих дипломатов представительства ФРГ в беседе со мной в самом конце приема упомянул этот рапорт, заявив, что держал его в своих руках. Рапорт был приколот к моей анкете, в которой я не указал, и в этом он меня всерьез упрекнул, что с 1931 года являлся членом Коммунистической партии Германии. Не допустил ли я тем самым подлога в своей личной анкете? – спросил он меня.

Я расценил этот глупый и наглый вопрос как забавное свидетельство того, что боннское министерство иностранных дел основательно переворошило старые архивы МИД нацистской Германии с явной целью разыскать какие-нибудь материалы, которые можно было бы использовать против меня. К сожалению, я забыл спросить боннского дипломата о том, что говорилось в боннских архивных документах о подлинной причине смерти Баума.

Разоблачающие лозунги

В конце 1941 – начале 1942 года, когда мы читали сводки нацистского вермахта и слушали напыщенные, но саморазоблачающие речи Гитлера, Геббельса и Риббентропа, в нас, борцов-антифашистов, вселялась надежда и новые силы.

Еще 23 октября в сводке вермахта говорилось: «Несмотря на тяжелые зимние условия, военная оборонительная линия советской столицы в последние дни была прорвана на широком фронте на юго-западном и западном участках». Верившие Гитлеру люди ожидали со дня на день захвата Москвы, а в «Мужском клубе» рассказывали о том, что Гитлер уже пригласил своих высокопоставленных деятелей принять участие в назначенном на ближайшие дни параде победы в Москве. Гитлер и его генералы назвали свое последнее, отчаянное наступление 1941 года операцией «Тайфун», в результате которой они надеялись, не считаясь с потерями, захватить Москву еще до наступления настоящей зимы.