Шрифт:
Dana Elmendorf
IN THE HOUR OF CROWS
Copyright © Exactly as it appears in the original English language edition of the Work All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form. This edition is published by arrangement with Harlequin Enterprises ULC
Это художественное произведение. Имена, персонажи, места и события либо являются плодом воображения автора, либо используются в художественных целях, любое сходство с реальными людьми, живыми или умершими, предприятиями,
Пролог
Я родилась в лесу в час ворон, когда день угас, но ночь еще не занялась. Бабуля Агнес помогла появиться мне на этот свет собственными голыми руками. Как научила ее мать. Как научила ту ее мать. И как она научила меня. Повитуха, травница, ведьма – все практики передавались из поколения в поколение от самых ее корней в Аппалачи.
И несколько подобранных по пути новых трюков.
Перед смертью дедуля предупредил меня, что в бабуле Агнес живет зло. Он ошибался. Зло жило не только в бабуле, но и во мне.
Я узнала это в ночь, когда умерли те близняшки.
– Уэзерли, – той далекой ночью разбудил меня сонный голос бабули. – Одевайся. Не забудь панталоны.
Ночнушка с Винни-Пухом, драная и тонкая, была уловом из корзины с бесплатной одеждой в церкви. Если воду приходится доставать из колодца, а за порошок платить, часто стирку затевать не будешь. Так что нижнее белье мы носили только днем.
Мои десятилетние кости ныли от смерти, от которой я заговорила сестер Бодин днем, а в горле все еще комом стояла мокрота. Я влажно откашлялась.
– Ну-ка.
Бабуля подала мне синюю бутылочку от духов с чужой пробкой. Я привычно отхаркнула смерть в бутылочку. Густая мокрота скользнула по изогнутому горлышку и шлепнулась на дно. Черный комок, готовый к тому, чтобы его проглотил кто-то другой.
Он пах гнилой плотью и на вкус был как страх.
Масло пожирателя грехов – так звала его бабуля – было для души вроде сыворотки правды. Добавь несколько капель в пирог, и узнаешь, украла ли соседка овощи из твоего сада. А если смешать масло с определенными травами, то его сила увеличится и оживут заговоры из бабулиной коробки с волшебными рецептами.
Ну а если – такое было всего несколько раз – если принять его в чистом виде, результат будет смертельным.
Перед нашим домиком стоял блестящий новенький «Корвет» с сияющими в свете луны дисками. По крыльцу взад-вперед ходила мужская тень. Мужчина выступил на свет, и только тогда я разглядела его лицо. Стоун Ратледж. Он тогда был выше, тоньше и коварней.
Могильный Прах, крупный матерый мужик, заработавший прозвище копанием могил на кладбище, закинул сосновый ящик чуть меньше меня размером в кузов нашего пикапа. Он возил нас всюду, куда потребуется, – зрение у бабули было паршивое, а мне только исполнилось десять. Мы поехали следом за Стоуном, пока его низкая машина тащилась, скребя днищем, по грунтовой дороге к фермерскому домику, стоявшему глубоко в лесу.
Внутри мерцала масляная лампа. Крики рожающей женщины разносились во влажной ночи. Летний воздух в Джорджии всегда был плотным. Ночи были удушающими, невыносимыми, полными насекомых, которые яростно сражались с уличными фонарями.
У двери нас встретила женщина, находившаяся на грани истерики от того, что ее оставили за главную. Ее шея была обернута в жемчуга. На идеальных ногтях сверкал лак, когда она теребила нить. Она беспокойно выхаживала по застланному линолеумом полу, цокая каблуками.
Бабуля не озаботилась приветствиями. Она оттерла женщину плечом и направилась прямо к той, что кричала, со своим мешочком, полным акушерских припасов, и моим маслом пожирателя грехов. Могильный Прах схватил лопату и исчез в лесу.
В доме я собрала простыни и чистые полотенца и вскипятила воду. Я никогда прежде не видела этой кухни, но вещи во всех домах разложены примерно одинаково.
– Что здесь делает ребенок? – спросила Стоуна богатая женщина не слишком удавшимся шепотом. Ее испуганные глаза следили за тем, как я выполняю свои обязанности.
– Свою работу. Выпей. – Стоун впихнул ей стакан с виски.
Она опрокинула его в себя, откинув назад голову, будто запивала таблетки, и протянула ему стакан для добавки.
Пройдя на цыпочках в спальню, я тихонько вылила кипяток в таз. Протяжные стоны дамы разливались по комнате, будто печальная мелодия. Ветерок пробирался сквозь на дюйм приоткрытое окно и ласкал тюлевую драпировку кровати.
Когда я повернулась, чтобы передать бабуле полотенца, мой взгляд зацепился за маслянистую черную кровь, стекающую по простыням.
Мы пришли не на роды.
Нас позвали помочь с выкидышем.
Кровь в моих венах похолодела, когда я перевела взгляд на женщину.
На комоде, возле которого стояла бабуля, лежали два свертка, крошечных и неподвижных. На полу стоял ящик для картошки. Бабуля медленно повернулась, услышав мои всхлипы, – я не поняла, когда начала плакать. Ее молочно-белые глаза встретились с моими – как всегда, вопреки ее частичной слепоте.
Она быстро и резко схватила меня за локоть. Ее пальцы впились в мою плоть, когда она подтащила меня к комоду, посмотреть, чему я стала причиной.
– Ты осквернила их души, – сказала она низким рыком. Я отвела взгляд, не желая разглядывать их несформировавшиеся тела. Костлявая рука вцепилась в мое лицо. Она чуть не сломала мне челюсть, когда заставила меня посмотреть на них. Черные вены, какие бывают только от масла пожирателя грехов, обвивали их искривленные, безжизненные тела. – Это твое деяние, дитя. За все, что ты делаешь за моей спиной, придется ответить. – И мне, и тете Вайолет.
Пару недель назад тетя Вайолет отлила немного моего масла. Я решила, что оно предназначалось больному дедушке или бабушке, которые готовились к встрече с Иисусом, – она не уточняла. Только велела не рассказывать. Сказала, что бабуля даже не заметит, что его стало меньше.