В человеческом обличье
Шрифт:
– Знаешь, почему он не спал?
– Кошмары мучили. Один и тот же кошмар. То ли дьявол ему снился, то ли маньяк какой-то … и что-то требовал от него, как я помню из сплетен.
– Что?
– Не знаю. Но мальчик боялся закрывать глаза и мог до рассвета глядеть в потолок. Не каждую ночь, конечно, но регулярно.
– Не веришь ли ты, старик,
– Не верю.
Дэйв покачал головой. Рассказы Флинта не смогли вызвать у него сострадания. И не потому, что Дэйв отказывал Адаму в нем – как раз наоборот, он был бы рад не видеть того своим врагом. Но вспоминая вчерашнее выражение лица Адама, ледяную ненависть в его взгляде, которая вообще-то отлично соотносилась с тем, о чем толковал Флинт, Дэйв понимал, что даже портрет этого человека, сам его дух, словно отказывался от сострадания, словно просил вражды.
– Еще кое-что, – добавил Флинт после паузы.
– Что?
– Проповедник с вашей улицы, Хэнсон, приютил его поначалу. Так его родной сын спать перестал, плакал и молился в истериках, в то время как сам Адам голову от подушки не отрывал.
– Ну, тот рос идиотом с самого детства, так что я не удивлен.
– А знаешь, что сам Хэнсон рассказывал потом?
– Давай уж, попробуй все-таки удивить.
– Рассказывал, что на третий день застал Адама в своем кабинете. Тот Библию читал. Из всех книг выбрал именно ее.
– И что? Не уверен, что в шесть лет он вообще умел толково читать, и уж тем более, что-то понимать в прочитанном.
– Смеялся.
– Смеялся?
– Вернее, скалился. Смотрел на листы и буквально насмехался над тем, что там видел.
– Слушай, Флинт. Ребенок умом тронулся, а вы на пару со святым отцом его в маленького антихриста записали? – Дэйв взболтнул в стакане изрядную порцию виски и опрокинул ее в себя.
– Я всего лишь пересказываю тебе то, что слышал и видел тогда сам. Ты ведь этого и просил, разве нет?
– Не намекаешь ли ты, что причиной зверства папаши могли послужить странности ребенка?
– Нет, – ответил Флинт и тоже выпил. – Но и не считаю такой вариант слишком уж зазорным или постыдным. Ребенок был странным еще до трагедии – это факт непреложный. Все эти бессонницы с рассказами о маньяках, измученность, ранняя замкнутость и нелюдимость – все это было. Но было ли этого достаточно, чтобы называть его, как ты выразился, маленьким антихристом? То есть приписывать детской душе злое начало. И было ли этого достаточно, чтобы однажды свести с ума отца?
– Злое начало? Я, конечно, и сам не всегда настроен к этому миру дружелюбно, но и то не поверю, что злым можно родиться, а не стать.
– А вот твой сосед Хэнсон, проживший с маленьким Адамом под одной крышей три дня, утверждал обратное. Что со злом в своей душе мы боремся буквально с самого рождения. И далеко не каждый хочет этой борьбы. Иногда разум делает осознанный выбор в сторону зла.
– В шесть лет?
– Да хоть и в шесть дней.
– Суеверный бред, – поморщился Дэйв, но внутри он, конечно же, не был столь категоричен.
Когда с виски было покончено, Флинт заметно опьянел и ушел восстанавливать силы к вечерней смене. Дэйв же остался ждать открытия паба. Рассказ старика только еще больше раззадорил фантазию. Дэйв вновь подумал о том, что среди двадцати тысяч равнодушных земляков, он, возможно, единственный человек засвидетельствовавший возвращение Адама. Но возможна ли вообще подобная избранность? Он попытался вспомнить, не обидел ли как его в детстве, за что мог заслужить позднее отмщение. Однако в памяти не сохранилось ни единого момента тесного контакта с тем мальчиком: ни разговора, ни совместной игры, ни конфликта. Только несколько обрывочных и смутных портретов его бледного лица.
Конец ознакомительного фрагмента.