В чужом доме
Шрифт:
— Живо займись баком, — коротко бросил хозяин.
Морис исчез в глубине комнаты. Господин Петьо подошел к человеку лет тридцати с небольшим, высокому и широкоплечему, который украшал пирожные, выдавливая на них из бумажной воронки струйки жидкого шоколада. Он прекратил свое занятие, положил воронку и вытер руки о белый фартук, на котором уже были желтые и коричневые потеки от яиц и шоколада.
— Это наш мастер-кондитер, — представил его господин Петьо.
— Здравствуйте, господин мастер, — сказал Жюльен, приподнимая шапочку.
Хозяин и мастер рассмеялись.
— Надо
Мастер крепко, до боли сжал руку Жюльена и тут же принялся за работу. Хозяин указал на невысокого юношу с худощавым, подвижным лицом и большими темными насмешливыми глазами.
— Виктор Брессо, помощник мастера.
— Привет, паренек.
Жюльен пожал протянутую помощником руку. Ладонь сразу стала липкой и теплой. Мальчик застыл на месте.
Помощник бесцеремонно разглядывал новичка. Хозяин больше не смотрел на них.
— Ладно, займись им, — сказал он, — у меня дела. — И уже в дверях добавил: — Дайте ему фартук.
Едва затихли шаги господина Петьо, помощник, как бы заканчивая фразу, воскликнул:
— …и какой-нибудь похуже!
Мастер обернулся и посмотрел на Жюльена, который по-прежнему стоял посреди комнаты, оттопырив правую руку, словно не зная, куда ее деть. Мастер улыбнулся и, пожав плечами, сказал помощнику:
— Опять дурака валяешь!
— А что, шеф, надо бы ему устроить крещение. Он ведь еще совсем желторотый. Ну ни дать ни взять свежеиспеченный хлебец!
Из своего угла, смеясь, появился Морис.
— Сегодня он уже получил крещение велосипедом перед мясной лавкой тетушки Жюмо.
Виктор фыркнул.
— Хорошо, очень хорошо. Молодежь сразу должна узнать, почем фунт лиха. Иначе никогда ничему не научишься. Когда я был учеником…
— Ну, поехал, — прервал его мастер, — ты нам это уже сто раз рассказывал.
— Но он-то не знает. Так вот, когда я был учеником…
Мастер круто повернулся и угрожающе двинулся на помощника. Тот побежал на свое место, держа руки по швам, дурашливо изогнувшись, будто его схватили за шиворот и поволокли. Морис хохотал.
— Ты не бойся, — сказал он Жюльену, — здесь всегда так. Прямо сумасшедший дом.
Мастер снова взялся за воронку. Помощник лукаво метнул в его сторону взгляд и быстро закончил прерванную фразу:
— …то в первый же день меня вымазали ваксой.
Не прекращая работу, ровным голосом мастер приказал:
— Виктор, оставь на минуту меренгу, дай Жюльену фартук и покажи ему, что надо делать с миндалем.
Помощник подошел к двери, около которой висело несколько синих и белых фартуков. Строя уморительные гримасы, он как бы издали снимал мерку с Жюльена и прикладывал ее к фартукам. Время от времени он поглядывал на мастера, и взгляд его, казалось, говорил: «Если он меня сейчас увидит, то удушит». Мастер стоял к нему спиной, склонившись над столом, где были разложены в ряд пирожные. Однако через несколько минут, по-прежнему не оборачиваясь и не повышая голоса, он сказал:
— Виктор, прекрати балаган. Сегодня
Помощник снял с гвоздя синий фартук, более или менее чистый, и бросил его Жюльену со словами:
— Вот, птенчик, повесь это на свой зобик и подпорхни сюда поближе.
Жюльен подошел к нему, по-прежнему держа на отлете нелепо торчащую правую руку.
— Вот что, пойди смочи ладонь в баке, там, где Морис, и вытри о фартук.
Жюльен направился в другой конец комнаты. Там на полу стоял большой цинковый бак кубической формы. Он был втиснут в узкое пространство между стеной, увешанной бесчисленными кастрюлями разных размеров, и той частью кирпичной печи, где были топка и поддувало. Несколько поодаль стоял ящик с углем. Лампочка без абажура свисала с закопченного потолка над баком, освещая воду. Жюльен подошел ближе. Морис подвинулся, уступая ему место:
— Мойся, вода горячая.
Жюльен на минуту замер. Жидкость, которая дымилась в баке, была похожа на смесь кофе с молоком, овощного супа и соуса с красным вином. Там отмачивались кастрюли; три деревянные лопатки плавали на поверхности, подобно грязным обломкам. Захватывало дух от горячих, жирных и терпких испарений с каким-то непонятным запахом.
— Ну что ж ты, давай! — повторил Морис.
Стараясь не дышать, чуть прикрыв глаза, Жюльен опустил в бак правую руку, пошевелил ею в воде и, быстро выдернув, вытер о фартук. Морис смотрел на него с удивлением.
— Эх, старик, — сказал он, — если ты так боишься горячей воды, тебе туго придется.
Жюльен улыбнулся.
— Нет, я не боюсь, — сказал он. И умолк.
— Посмотреть на твою рожу, можно подумать, что ты ошпарился.
Жюльен опять подошел к помощнику, который открыл железные дверцы над топкой.
— Это сушильный шкаф, — объяснил он. — Смотри, ты вынимаешь отсюда противни и высыпаешь миндаль на круг… так мы называем этот мраморный разделочный стол.
— Я знаю, мой отец был булочником, — сказал Жюльен.
— Черт подери! — воскликнул Виктор. — Нужно бы нацепить на него белый фартук. Он уже все знает… Хорошо, значит, выложи на стол толченый миндаль и просеивай его через сито. Тот, что помельче, сыпь в эту миску, а покрупнее — вон в ту. Понял?
— Да.
— Тогда действуй. Теперь ты знаешь не меньше нашего.
Он повернулся к своему столу и снова принялся за работу.
Просеивая миндаль, Жюльен разглядывал помещение. Оно находилось как раз под их спальней, но было чуть больше. Однако его загромождала высокая печь. Она наполовину заслоняла угол, где стоял моечный бак. В ней, потрескивая, полыхал огонь. Конфорки на плите были раскалены докрасна. Дверь, как и в спальне, приходилась как раз против окна. Она была приоткрыта, и слабая струйка воздуха еле чувствовалась в жаркой и душной комнате. Мастер работал у самого окна. Жюльен находился ближе к двери. Между ним и печью стоял небольшой стол, обитый цинком. На нем лежали стопкой большие черные противни. Довольно низкий потолок был такой же темный, как и дверца печи. С четырех толстых балок, которые его пересекали, свисали медные тазы, одни до блеска начищенные, другие черные от копоти.