В Датском королевстве…
Шрифт:
Миккель. И тогда ты позвонил в Яйтруп и спросил, не продается ли Мёллегорен.
Борген. Так ты знал об этом?! Да, мой мальчик, я сделал это, и он будет продаваться через полтора года.
Миккель. Ты все предусмотрел, отец.
Ингер. Вы хотите выгнать меня из Боргенсгора, вы оба?
Борген. Поэтому мне было так тяжело в тот день, Ингер, так ужасно тяжело в тот день, когда вы с Миккелем пришли и сказали, что обручились.
Ингер. Тяжело?
Борген. Я твой крестный, я знаю тебя с тех пор, когда ты была еще
Ингер. Но тогда я не понимаю, почему для тебя таким ужасным несчастьем стало мое обручение с твоим сыном.
Борген. Обручение не с тем моим сыном, Ингер. Ведь теперь унаследовать хутор должен будет Андерс.
Миккель. Гм, гм!
Ингер. Нет, послушай! Ты захотел помочь уже и самому Господу распоряжаться.
Борген. Вот я и наказан. Теперь о хуторе, Миккель. Ты знаешь, говорят, на этом месте в древние времена стоял Королевский замок. И я сделал его духовным Королевским замком нашего прихода, надеясь, что и при тебе он им останется. Этому не суждено было сбыться, и я понял почему, когда увидел способности Йоханнеса. Здесь должен быть духовный Королевский замок не только этого прихода, но всей страны. Здесь должна была вновь воспылать искра в час Божий. Человек, приносящий ром — ты знаешь, я всегда о нем толкую, — должен явиться из Боргенсгора. Такие гордые, исполненные полета мечты были у меня. И вот крылья сломаны! Я надеялся, что он поправится, но этого не будет: времена чудес миновали.
Ингер. Но, дедушка, милый, если Миккель и я не можем остаться здесь навсегда, тогда самое лучшее — чтобы Андерс женился.
Борген. Конечно, Андерс должен жениться, это ясно, как день.
Ингер. И маловероятно, что я овдовею.
Борген. Как вы не понимаете: дело не в том, что Петер — портной, дело вовсе в другом! Думаешь, я не знаю Андерса? Он добрый, слабый, легко поддается влиянию. Ему нужна жена нашей веры, моей, веры моего хутора. Боргенсгор — оплот Грундтвига в этом краю; всю свою жизнь я боролся за дело Грундтвига, сперва четверть века против духовной мертвечины рационализма, потом еще четверть века против пиетизма, презирающего Дух. Моя мечта сохранить этот хутор, как духовный Королевский замок прихода погибла, погибла и моя мечта увидеть его Королевским замком духовной жизни всей Дании. А чтобы он стал Королевским замком поругания Духа, я не желаю. Поэтому я продам Боргенсгор.
Миккель. Отец боится Миссии.
Борген. Боится?
Миккель. И поэтому прибегает к крайним мерам, грозит продажей.
Ингер. Миккель!
Борген. Придержи свой язык, Миккель!
Ингер. Тише, тише! Ты совсем не понял отца, Миккель. Тихо, вы же не хотите… О, Боже, он идет.
Борген. Ну, ты ходил тростник резать?
Андерс (входит). Нет, отец, я был…
Борген. Да, да, там. Что ж, поздравляю.
Андерс. Ооо!
Борген. Что такое? Что ты ревешь?
Андерс. Он сказал «нет», отец, он сказал «нет».
Борген.
Миккель. О чем ты?
Ингер. Что случилось, Андерс?
Андерс. Петер-Портной наотрез отказал. Я пробыл там больше часа — его ничем было не убедить. А потом он меня выгнал, потому что… там будет собрание.
Борген. Не понимаю — выгнал? Собрание? Петер-Портной сказал «нет»? Анне не отдадут за тебя?
Андерс. Об этом и речи быть не может.
Борген. И речи быть не может? А ты? Ты это стерпел, ты, сын хозяина Боргенсгора! Приходишь домой и ревешь, как мальчишка, которого выпороли!
Андерс. А что мне было делать, если вы оба не разрешаете? Если это совершенно безнадежно.
Борген. А что сказала Анне?
Андерс. Ей даже не позволили войти.
Борген. Нет, только послушайте! Петер-Портной, тоже мне кузнец Бергтор [61] ! И почему, смею спросить? А ты даже не осмелился узнать, почему тебе нельзя на ней жениться?
Андерс. Потому что… потому что я не обращен.
Борген. Вот как. Поэтому, значит. Мы, из Боргенсгора, значит, недостаточно хороши для Петера-Портного. Мы слишком ничтожны, чтобы породниться с ним? Мы недостойны такой высокой чести. Черт подери! Мы, значит, язычники и мусульмане, тут, в Боргенсгоре. Черт побери, говорю! Нами, видите ли, можно в темноте детишек пугать. Так значит. Хотел бы я знать… хотел бы знать, посмел бы этот господин заявить такое мне! Гм, скажи мне, Андерс, у вас с Анне на самом деле все серьезно, вы с Анне хотите пожениться?
61
Персонаж драмы Адама Готлоба Эленшлегера (1779–1850), датского писателя-романтика, «Ярл Хакон», который прячет своих дочерей, чтобы уберечь от притязаний ярла.
Андерс. Разве иначе я позволил бы себя выгнать?
Борген. Ну наконец, хоть какой-то ответ. И все равно это глупо. Значит, у вас все серьезно, Андерс?
Андерс. Да, а что толку?
Борген. Сын хозяина Боргенсгора не спрашивает, что толку? Не бывает безнадежного положения, если человек что-то твердо решил, и то, чего он хочет, — благое дело. Не бывает, понял? Миккель!
Миккель. Да, отец.
Борген. Запрягай гнедых в сани, а ты, Ингер, принеси мою куртку.
Андерс. Отец!
Борген. Положи в сани что-нибудь укрыть ноги и тоже одевайся.
Андерс. Ты самый замечательный отец на свете.
Борген. Напульсники — здесь. Насыпь побольше овса в торбы. Я ему… я ему, черт возьми… Какого дьявола, что он о себе вообразил? Шарф — спасибо! И рукавицы — спасибо. Ты ничего не забудешь, Ингер. Чистый носовой… — спасибо, ты догадываешься прежде, чем я успею сказать, девочка. Ты уже хорошо знаешь Миккеля Боргена. Да, Миккель! Возьмите и порубите солому, что под навесом, у лестницы. Дайте кобыле полведра чуть теплой воды, когда она поднимется. Пусть кто-нибудь посматривает за свиноматкой. И чтоб дома все было в порядке. Ну, с Богом! (Выходит.).