В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря
Шрифт:
Катастрофа в море может произойти в любой момент, без всякого предупреждения, а может случиться и спустя долгие дни, наполненные страхом и ожиданием. Это не обязательно бывает в разгар свирепого шторма; беда способна разразиться и среди полного затишья, когда море гладко и ровно, как стол. Несчастье может обрушиться на моряка и в бурю, и в штиль, но море посылает его вовсе не из ненависти или презрения. Оно не ведает ни ярости, ни гнева. Но оно никогда не протянет вам и дружеской руки помощи. Оно просто существует — огромное, могучее, равнодушное. Его равнодушие не вызывает во мне раздражения, и меня не смущает мысль о собственной ничтожности в сравнении с ним. Скорее наоборот — это одна из главных причин, побуждающих меня поднимать свой парус: благодаря общению с морем как никогда остро воспринимается незначительность в этом мире и меня самого, и всего человечества.
Я смотрю, как бурлящий
На всякий случай я проверяю свое снаряжение, чтобы привести все в полный порядок или хотя бы предусмотреть все, на что способна моя дурная голова в бурном море. Я осматриваю корпус яхты, палубу, переборки, оборудование каюты и все крепления, на которых держится моя деревянная табакерка. Чайник наполнен водой для заваривания кофе или приготовления лимонада. Изрядный кусок шоколада лежит под рукой, рядом с рацией. Основные приготовления закончены.
Сейчас примерно 22.30 по гринвичскому времени. Полная луна неподвижно белеет в небесах, безразлично взирая на бушующее море. Если станет хуже, то мне придется спуститься поближе к экватору. А сейчас делать больше нечего, и я отправляюсь вниз отдыхать. В 23.00 я встаю, чтобы раздеться, и снова укладываюсь на койку в одной майке. На руке у меня надеты часы, а на шее висит шнурочек с пластинкой из китового зуба. Вот и весь костюм, в котором мне потом предстоит прожить два с половиной месяца.
А сейчас моя яхта мчится и мчится вперед, виляя между перекатывающимися вокруг гребнями волн и цепляясь за них килем, как горная козочка за крутой склон. Левый борт плотно прижат к черному пульсирующему телу океана. Я лежу в койке, привязанный предохранительными ремнями, качаясь, как в гамаке.
БАМ! Оглушительный взрыв перекрывает треск древесины и рокот моря. Я вскакиваю на ноги. Вдруг на меня обрушивается водяной вал, словно я очутился на пути разбушевавшейся реки. Откуда он хлынул — с носа, с кормы? Или снесло сразу половину борта? Раздумывать некогда. Нащупываю вложенную в ножны финку, которую я оставил рядом со штурманским столом. Воды мне уже по грудь. Нос яхты клонится куда-то вниз. «Соло» останавливается и начинает погружаться в пучину. Он тонет, тонет! Сознание выстреливает команды. Освободить мешок с аварийным запасом! В душе бьется немой крик: ты потерял свое судно! Набрав воздуху, я ныряю в воду и полосую ножом линь, крепящий мешок. Сердце бухает, словно забивающий сваи копер. От тяжелой работы запас воздуха в легких быстро истощается, и разуму приходится вступить в борьбу с рвущимся к вдоху телом. Вокруг хаос и кромешная тьма. Вырваться, только бы вырваться, корабль тонет! Одним махом отталкиваюсь, стрелой вылетаю на поверхность, вышибаю крышку люка и, весь дрожа, выбрасываюсь на палубу, оставив внизу залог своего спасения.
С момента рокового удара не прошло и тридцати секунд. Наклонившись носом к своей могиле, яхта как бы в раздумье замирает над ней, и море омывает мои босые ступни. Я перерезаю найтовы контейнера со спасательным плотом. Голова гудит, и в гулкой пустоте проносятся обрывки мыслей. Может быть, я слишком долго провозился. Может быть, пришло время умирать. Утонуть… умереть… исчезнуть бесследно. Припоминаю инструкции для использования спасательного плота: перед наполнением сбросить громоздкий, весом в несколько сот фунтов, контейнер с плотом за борт. Но поди-ка справься с такой тяжестью, сидя верхом на брыкающейся лошадке! Времени нет, быстрее — яхта погружается! Налегаю изо всех сил. Первый рывок, второй — ни с места! Вот он, конец моей жизни. Еще немного — и все! «Ну, пошла, дрянь ты этакая!» — ору я на злосчастный контейнер. Напрягаюсь для третьего рывка, и он, зашипев, наполняется воздухом. Тут через палубу прокатывается волна и, приподняв контейнер, помогает мне столкнуть его на воду. Развернувшийся плот пляшет на конце швартовного линя. За какую-нибудь минуту мой ладный маленький кораблик превратился в затопленную развалину. По-пиратски зажав нож в зубах, я прыгаю на плот, и в последнее
Равнодушная луна безразлично взирает на нас с высоты. Летучая вуаль облаков затуманивает ее светлый лик, заволакивая и сцену гибели «Соло». Инстинкт и приобретенная сноровка помогали мне, пока надо было действовать, спасая свою жизнь, но едва лишь выдался свободный миг для размышления, как весь ужас случившегося обрушился на меня, терзая воспаленный мозг. В душе царит невообразимый сумбур. Тут и горестный плач по утраченному судну, и глубокая досада на себя за допущенные ошибки. Но надо всем этим главенствует ощущение, что все эти мысли и чувства недолго будут меня волновать. Тело мое трясется в ознобе. Слишком далеко я нахожусь от цивилизации, чтобы надеяться на спасение.
В одно мгновение в моей голове проносятся мириады вопросов и возражений, как будто в черепе у меня обосновалась целая орава яростных спорщиков. Одни острят, потешаясь над деловитым стрекотанием камеры, снимающей фильм, которого никому не суждено увидеть. Другие ворошат разгорающийся костер страха. Его пламя подогревает дремлющую энергию. Страх подталкивает к действию. Необходимо благоразумие. Я побеждаю слепой панический порыв: не желаю, чтобы накаченный в кровь адреналин выливался в бестолковые и бессмысленные метания. Подавляю первый приступ панического страха: не желаю сидеть в ожидании конца, поддавшись его парализующему действию. «Соберись, — приказываю я себе. — Соберись и приступай к делу».
Я наблюдаю, как бездна Атлантики заглатывает мое судно, моего товарища, мое детище, которое так мало, что океан даже не распробует его вкуса. Волны то и дело смыкаются над «Соло», но когда они пробегают, его белая палуба снова появляется на поверхности. Нет-нет, он еще не тонет. Погоди, покуда он еще жив, не обрезай конец, капитан! Ведь даже с тем запасом консервированной воды и кое-каким снаряжением, которым заблаговременно было дополнено оснащение спасательного плота, мне все равно не протянуть долго. Для успешного выживания в море нужно еще что-нибудь. Не спеши и спаси все, что только можно. От холода и нервного возбуждения меня колотит все сильнее, глаза щиплет от соли. Надо вытащить с яхты хоть какую-нибудь одежду, что угодно, во что можно было бы завернуться. Я принимаюсь кромсать грот, стараясь отделить от него кусок побольше. Смотри, осторожно, не порежь плот. Надрезав ткань паруса, я легко отрываю лоскут. Изловчившись, я из своего пританцовывающего вокруг «Соло» плота снимаю с кормы яхты спасательный нагрудник в форме лошадиного хомута и буй с сигнальной вешкой. Пенистые гребни волн по-прежнему перекатываются по палубе, но яхта каждый раз опять всплывает. Я обращаюсь к ней с молчаливым призывом: «Ну, пожалуйста, не уходи на дно, подожди, продержись еще немного!» Спроектированные мной водонепроницаемые отсеки в сочетании с оставшимися где-то под палубой воздушными пузырями не дают ей утонуть. «Соло» упорно борется. Продолжает громко хлопать стаксель. Когда океан наносит новый удар по корпусу, со стуком перебрасывается руль и хлопает дверца люка. Может быть, мой корабль вообще не утонет? Несмотря на то что нос скрыт под водой, корма все время высовывается над поверхностью; она ведет себя, как ребенок, не решающийся прыгнуть с обрыва в воду.
От холода болезненно ноет все тело; меня замучил въедливый запах резины, пластика и талька. «Соло» может утонуть с минуту на минуту, но я должен проникнуть внутрь. Времени очень мало. Подтягиваюсь к яхте, взбираюсь на борт и замираю на секунду от странного ощущения: я нахожусь в воде и в то же время стою на палубе. Вздыбленные волны то и дело пытаются похоронить «Соло» в пучине, но он не сдается и упрямо выныривает на поверхность океана. Сколько ударов он выдержит, прежде чем вода прорвется в последние закоулки корпуса, где еще остался воздух? Сколько еще мгновений отделяет его от последнего погружения?
Улучив удобный момент, пока не накатит следующий вал, я спускаюсь в люк. Вода, залившая каюту, в отличие от ярящегося моря, ведет себя очень мирно. Ныряю в глубь этой ледяной могилы и слышу, как позади с грохотом захлопывается дверца люка. Нащупав аварийный мешок, обрезаю наконец крепящие его штерты. Гуляющие по палубе волны ритмично перекатывают через «Соло» и уносятся дальше к западу. Запас воздуха в легких кончается, и я начинаю задыхаться. Мешок теперь ничем не закреплен, но тяжесть в нем такая, словно там собраны все грехи земной юдоли. Подталкивая и вытягивая мешок, выбираюсь вместе с ним на палубу; при этом приходится воевать с бьющей по спине дверцей люка. Напрягая все силы, я кое-как втаскиваю свою ношу на плот.