В двух шагах от рая
Шрифт:
И надо же было такому приключиться! Лейтенант попался придурочный: съехал с дороги, растерялся и открыл болванками огонь по Пули Чархи. Без приказа бабахнула «Сушка» по сторожевым вышкам.
– Прекратить! – крикнул по рации Моргульцев.
– Вас понял! – ответил лейтенант, однако через полминуты вновь открыл огонь.
– Идиот! – разозлился Моргульцев и, не теряя времени, отдал приказ механику-водителю: – Вали ворота!
Выдержала БМД! Не подвела! Вот тебе и фанерный щит родины! Ворвались в тюрьму.
– Теперь назад подавай! Быстрей! – командовал Моргульцев.
Они
ходом и раздавили деревянный дом, где должно было находится караульное помещение.
– Вперед! Полный вперед!
У корпуса для политзаключенных пришлось таранить вторые ворота. Стрельба, полный хаос. Хорошо хоть рассвело, через триплекс Моргульцев разглядел копошащихся людей с автоматами. Пули барабанили по броне, как дождь по крыше при сильном ливне.
– Заводи карусель!
БМД закрутилась на месте, поливая из всех стволов.
– Пора! – тронул Моргульцева за плечо дядя Федя.
Они открыли люк, выпрыгнули из БМД.
– Вперед!
Солдатня колебалась. Выстрелы не утихали, но где, кто и в кого стрелял было не разобрать. Дядя Федя подгонял:
– Время теряем! Вылезай! – и побежал, перепрыгивая через трупы, к дверям корпуса.
– Два человека остаются здесь!
В глубине коридора слышалась незнакомая речь. Они прижались к стене, а когда шаги приблизились, дядя Федя пустил от пояса, веером, длинную очередь. В темноте кто-то вскрикнул, кто-то, видимо, упал.
– Бросай гранату!
Чуть рассеялся дым, побежали в конец коридора. Справа и слева висели одеяла, вместо дверей прикрывавшие проем. Одно из них колыхнулось и Моргульцев нажал на спуск. Вывалился окровавленный старик с четками в руке.
– Пошли! Пошли! – звал дядя Федя. Но сам замедлил, сменил рожок. – Прикрывай!
Афганцам, поди, было страшнее. Кто из них мог знать, сколько советских ворвалось в тюрьму, и сколько еще снаружи, какими силами осуществляется операция захвата Пули Чархи, и вообще, что происходит в Кабуле? Оттого-то и сопротивлялись они недолго. В общей сложности насчитали человек двести с лишним охраны. Небольшую часть десантура постреляла, остальные с готовностью сдались. На смерть стоять афганцы и не думали.
Через тюремные решетки торчали сотни и сотни рук, кто-то махал длинной тряпкой – распущенной чалмой, кто-то сумел дотянуться до окна и высунуть голову.
Он должен был чувствовать себя победителем, вернее сказать освободителем, человеком, спасшим тысячи жизней. Но ничего подобного Моргульцев не испытывал. Напротив, его охватил страх: незнакомые черные бородатые люди наблюдали сквозь решетки за советским офицером. Моргульцев вздрогнул.
Освободили! Спасли! А кого? Что там за люди? Против кого бунтовали? За что поплатились? Не уголовники ли? Поди разбери, бляха-муха! Язык – чужой, лица – подозрительные. Спасли, освободили, а что теперь? Не брататься же с ними! Какие они, к черту, друзья! Пусть до поры до времени посидят по камерам! Так спокойней! Так – верней! Пусть те, кто знает, что к чему, разбираются, решают, кого выпускать, а кого – нет! Мое дело малое. Задачу выполнили. Коли у нас бы такое
– Никого из камер не выпускать! – предупредил он солдат. – Раненые есть?
– В нашем отделении нет, товарищ лейтенант.
– А где третье отделение?
– Не знаю, товарищ лейтенант, – пожал плечами боец.
Третье отделение на боевой машине десанта провалилось в яму с дерьмом. Ворвавшись на территорию тюрьмы, вторая БМД взяла влево, и, не разглядев в суматохе, куда рулить, плюхнулась в темную жижу. Выхлопные газы пошли в кабину, солдатня начала задыхаться. Нашли их совершенно случайно и очень вовремя. Заметили торчащую из вонючей ямы башню.
– Засранцы! – негодовал Моргульцев. – Не десантники, а форменные засранцы!
Захват Пули Чархи продолжался меньше часа, пятьдесят четыре минуты. Моргульцев засек по своим «командирским» часам.
Доложил по рации: «Объект 14 взят!»
Дядя Федя уехал в Кабул, вернулся с афганскими «товарищами», занялся сортировкой заключенных.
Взводу Моргульцева по рации из штаба приказали: «Оставаться на охране объекта. Продовольствие и боеприпасы вам подвезут».
Выставили посты, заняли под казарму самое теплое помещение с печкой, работавшей на солярке, занавесили одеялами выбитые стрельбой окна.
Моргульцев грелся на солнышке, первый раз увидел он здесь солнце, курил.
– Товарищ лейтенант. Там журналисты приехали, говорят с советского телевидения. Пустить?
– Валяй, пусть сюда идут.
– Там еще афганцев много.
– Каких афганцев?
– Человек триста, поди будет.
– Т-а-к, – растянул Моргульцев, и повторил любимое дяди Федино: – Бляха-муха! Что им, интересно, здесь надо?
Впускать кого-либо в тюрьму Моргульцев наотрез отказался, связался со штабом, долго ждал разъяснений. Береженого Бог бережет!
– Я на себя ответственность не возьму! Присылайте представителя из штаба! Тогда пущу!
– Телевидение должно заснять взятие тюрьмы Пули Чархи, – разъяснил приехавший полковник.
– Это мы запросто, сейчас свистну своих гавриков.
– Вы не понимаете, товарищ лейтенант. Тюрьму захватывали афганские военнослужащие, из частей, которые подняли мятеж против кровавого режима предателя Амина!
– Не понял, товарищ полковник?!
– Я, кажется, достаточно ясно объяснил, лейтенант!
Со сторожевой вышки, куда он было взобрался, чтобы наблюдать за съемками, Моргульцева согнали – не должен был советский офицер попадать в кадр. Тогда он приказал солдатам вынести из кабинета начальника тюрьмы кресло, устроился, как в первом ряду.
– Поди потом кому докажи, что это мы Пули Чархи захватывали, – расстроился кто-то из солдат. – Никто не поверит!..
– Это точно, бляха-муха! – обиженно подтвердил Моргульцев.
С дядей Федей свидеться больше не пришлось, говорили, погиб он через несколько месяцев. Где? При каких обстоятельствах? Никто толком не знал. «Может врут, что погиб, а может и впрямь убили. Он же комитетчик. У них никогда правду не узнаешь…» – решил Моргульцев.