В джунглях
Шрифт:
Вскоре мы обратили внимание на то, что ветки под нами как-то странно колышутся; всмотревшись пристальнее, мы увидели между листьями черные носы, которые, раздуваясь, принюхивались к убитому зверю. Это были лисы и шакалы. Они учуяли добычу издалека и пришли, чтобы урвать свою долю костей и объедков. Когда они приблизились, тигр издал какой-то странный, почти собачий лай, и кусты затрепетали, словно пламя зеленых факелов, когда налетает ветер. Этот трепет то и дело (менялся полной неподвижностью, пока, наконец, не наступило окончательно мертвое безмолвие тропического полудня.
И все утро носы мелких хищников настороженно подбирались к самой добыче, щелкали челюсти, и шакалы, бедные, голодные шакалы, старались ухватить свой кусок мяса; тогда тигр сердито рычал, и они отскакивали, колыша ветки кустарника. Все происходило почти бесшумно, зато поглядеть тут было на что. Если убегал шакал, кусты заметно шевелились. Если лиса — кусты чуть вздрагивали, словно шкура у спящей собаки, которая видит дурной сон.
Вдруг кусты зашевелились не так, как раньше. Ветки и листья хлопали друг о друга, словно детские ладошки. Листья двигались с разных сторон и сходились к тому месту, где лежала мертвая антилопа, облепленная мухами. Хлопанье листьев не прекращалось несколько минут. Было в нем что-то зловещее, и я вздрогнул. Отец схватил меня за руку.
— Держись, сынок! — прошептал он.
Быстрый, тревожный шелест пробежал теперь по траве и кустам; а затем — о чудо! — два леопарда нежданно-негаданно сошлись нос к носу возле убитой антилопы. Мухи взвились в воздух черным роем. Леопарды не чуяли тигра — ветер дул в его сторону; тигр же почуял их, но, сонный, не двинулся с места.
Отец тихонько шепнул мне на ухо:
— Не бойся. Только сиди тихо, не шелохнись. Эти леопарды хорошо лазают по деревьям. Если они заберутся сюда, мы пропали.
Мне казалось, я понял, почему листья кустов и деревьев шевелятся так, как будто дети в ладоши бьют. Пятна на шкуре леопарда имеют такой вид, словно кто-то окунул лист в чернила и много раз прикладывал к его золотистой шкуре. Когда леопард идет, листья деревьев и кустов шевелятся, как бы повторяя узор его пятен, и бьют друг о друга, словно детские ладоши.
Едва голодные леопарды завидели друг друга, они припали к земле и взгляды их скрестились. Хвосты рассекали воздух, как пращи, и один, задев тонкое молодое деревце, с треском сломал его. Крак! Крак! И вдруг неведомо откуда появилась голова тигра. Он давно, сквозь сон, учуял врагов, а теперь его разбудил треск. Это был жуткий миг. Леопарды начали пятиться мягко и неслышно, словно нитка, вдеваемая в игольное ушко. Наступила мгновенная тишина. Затем тигр издал такой рык, что казалось, рухнула гора и неудержимый поток воды могучим водопадом низвергнулся прямо на нас, — так ужасен был его рев. Все хищные кошки, и в особенности лев, леопард и тигр, имеют обыкновение прижиматься брюхом к земле, словно она вливает в них силу. Чем плотнее зверь припадает к земле, чем сильнее сжимается, тем сильнее будет толчок и тем дальше он сможет прыгнуть. Вдруг один леопард зарычал и поднял лапу. Тигр яростно заревел и прыгнул на леопарда. Лязгнули зубы, и две пары челюстей соединились, словно принадлежали одному существу. Враги начали грызться. Два хищника, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, катались по земле, но тут второй леопард глубоко вонзил зубы тигру в лопатку. Он держал тигра как в тисках. Но тигр передними лапами притянул первого леопарда к себе и встал на дыбы, вынуждая врага сделать то же, а потом одним могучим ударом лапы перервал ему горло. С отчаянным предсмертным воем леопард разжал челюсти и повалился на землю; потом он пополз прочь, корчась от боли, и скрылся из виду. Тем временем второй леопард, напавший на тигра сбоку, отпустил его и впился ему в брюхо, а тигр запустил когти в леопарда. Они не отпускали друг друга. Ничто теперь не нарушало тишину, кроме шелеста листвы да далеких с тонов умирающего леопарда. Потом все замерло. Попугаи и те больше не порхали вокруг, а ведь их всегда так много, что бы ни случилось в чаще джунглей. Повсюду шевелились кусты — это крались шакалы и лисы, Минут через пятнадцать, которые тянулись словно десять часов, все застыло в мертвой неподвижности: смертельная схватка тигра и леопарда кончилась. Отчаянно извивавшиеся тела вдруг застыли. Они словно окаменели, лишь иногда предсмертная судорога сводила их мышцы. Но вот враги стали совсем недвижимы, и вскоре у куста сгрудились шакалы, поспешившие к добыче. Отец сказал:
— Надо слезть на землю, пока они не испортили шкур. Первый леопард где-нибудь вон там.
Мы быстро спустились с дерева, отогнали шакалов и стали искать первого леопарда. Вот он! Лежит мертвый совсем рядом. Мы подтащили его к кусту, и отец принялся снимать шкуры хищников — от шкуры антилопы ничего не осталось. Нелегко было оторвать тигра от леопарда. Но, умело действуя ножом, нам удалось отчасти сохранить их шкуры.
Было уже около четырех часов. Пока отец возился со шкурами, я взял свой лук и стрелы и стал отгонять хищных птиц, лис и шакалов. Вскоре солнце село. Мы связали окровавленные шкуры, подвесили их на высокий сук и оставили так до утра. Потом залезли на ближнее дерево и при свете восходящей луны устроились на ночлег. Отец вынул из мешка какое-то вонючее масло, которым мы намазались, чтобы уберечься от полчищ муравьев и москитов.
— Отец, — сказал я после того, как мы улеглись. — Когда было наводнение, люди, звери и птицы жили все вместе, как братья. Почему же они не бывают так добры друг к другу всегда?
— Сынок, — ответил отец, — перед лицом общей опасности все звери объединяются — так армия сплачивает ряды при нападении врага. Во время наводнения звери знали, что смерть одинаково грозит и нам, и им, а потому страх заглушил в них дикие инстинкты. Когда-нибудь все — и звери, и люди — станут братьями не только в горе, но и в радости.
ГЛАВА III
Ночь в джунглях
Наша первая ночь под открытым небом была очень беспокойной. Шкура тигра висела высоко на дереве, и внизу не стало грозного запаха. Многие звери больше всего на свете боятся запаха хищников, в том числе и двуногих, потому что те и другие убивают; двуногие — ради удовольствия, четвероногие — ради пищи, и неизвестно, что лучше. Теперь внизу путь был открыт для всех, но мы на своем дереве были в безопасности — шкура тигра висела рядом, и запах ее держал на расстоянии всех зверей, которые лазят по деревьям, не исключая и леопардов.
Все же я не сомкнул глаз, и не только потому, что ложем нам служили голые ветки, — мне хотелось видеть все, что происходит внизу. Это была на редкость тревожная ночь.
На восходе луны джунгли затихли, и, казалось, всюду протянулись серебряные струны арфы, которые, дрожа под легким дуновением ветерка, рождают голос самой тишины. Сотни мелких зверушек вылезли из кустов и накинулись на останки антилопы. Потом джунгли наполнились бесчисленными шумами никогда не прекращающейся тропической жизни, которые подобны жужжанию гигантского веретена, свивающего какую-то бесконечную пряжу. Вскоре внизу послышался громкий треск и сопение. Потом в лунном свете показалась странная, словно выточенная из дерева голова с острым рогом. Это был носорог. Он фыркнул, и все зверушки бросились врассыпную. Носорог шел, ломая на своем пути кусты и деревья. Затем послышалось ворчание медведя. Вслед за ним прошли два зверя, похожие на кошек, — я не разглядел их хорошенько при свете луны, но решил, что это леопарды. За ними появились еще леопарды, но ни один не полез на наше дерево: они обошли его, как река огибает скалу. Явился тигр, он был огромнее всех. Он рычал и рявкал, потом минуту-другую повыл на луну и скрылся, и тогда послышался загадочный шум, словно шла огромная армия, но шла тихо, даже не задевая травы. Лунный свет трепетал внизу, под нами, и гони шептали о присутствии странных существ. Скоро мы увидели диких буйволов — их было целое стадо, голов шестьдесят. Они двигались по-особому, построившись полумесяцем. По краям шли сильные молодые быки, рядом с ними — бывалые, видавшие виды буйволы, а посредине — вожак, самый старый и опытный; между ним и быками шли буйволицы с детенышами. Шли они молча, без рева и мычания. Возле нашего дерева буйволы стали фыркать и храпеть. Самцы копытами рыли землю. Несомненно, они обнюхивали место, где днем произошла схватка, и запах крови был им неприятен. Самцы издали низкий рев: «Му! Му!» — короткий и резкий, почти как лай, и все стадо скрылось в лесу.
Отец, видя, что я не сплю, сказал:
— Сейчас самый глухой час ночи, и нам ничто не грозит. Почти все хищники на охоте. Через час наступит полночь, и они пойдут на водопой. Ты боишься? — Я покачал головой. Отец продолжал: — Тогда слезем с дерева и пойдем к реке.
Спускаясь, мы словно погрузились прямо в россыпь драгоценных камней. Это сверкали глаза лис, шакалов и кошек, которые бродили под нами, — в лунном свете глаза переливались всеми цветами радуги: от ярко-изумрудного до кроваво-рубинового. При нашем появлении они рассеялись, словно рой бриллиантовых комариков под порывом ветра.
Отец быстро вывел меня к месту водопоя. Должно быть, он находил дорогу интуитивно. Он ощупывал ногами следы слонов и говорил:
— Каждый зверь ходит по-своему. Он оставляет свои особые следы и выбирает свой особый путь. Человеку всего безопаснее идти за слонами, потому что ни один зверь не пойдет по их свежему следу на водопой.
Потом я узнал, что хищники, которые сродни тигру, так же как и травоядные, стараются оставлять как можно меньше следов. Они приходят крадучись, торопливо пьют и исчезают. Буйволы всегда выбирают для водопоя отдельное, потаенное место. Однако зоркий глаз легко заметит, откуда и куда они шли.