Шрифт:
В.Вересаев
В ГЛУШИ
Тянулось это уже третьи сутки. Молодая баба-роженица лежала на спине, руки бессильно протянулись вдоль туловища, на лице выступили мелкие капельки пота. Измученно-исступленным голосом она повторяла в полузабытьи:
– Матушка царица небесная, помилуй! Матушка царица небесная, помилуй!
Стонала длинными, прерывистыми стонами и скрипела зубами.
Юная фельдшерица-акушерка Зина Кваскова почему-то радостно вздохнула, лицо вспыхнуло нежным румянцем. Из чистой избы она через сенцы вошла в черную и сказала высокому
– Нужно поехать за доктором, и поскорее.
Найдется у вас кому съездить? Положение очень опасное.
Старик засуетился:
– Ах-х, ты, господи! Уж вы, пожалуйста, гражданка, все, что можно... Егорка, запрягай чалого да скачи во весь дух!.. Боже ты мой милостивый!..
Сенца положи в телегу да покрой княжеским ковром для гражданина доктора.
Зина села к столу и карандашом написала на листке блокнота:
Д-ру Кайзеру
Арнольд Федорович!
У роженицы пульс 120 температура 38,2 воды давно отошли по-моему нужно щипцы приезжайте немедленно.
3. К.
Муж роженицы, Егор, положил записку в шапку и поспешно вышел. Телега затарахтела мимо окон.
Зина вышла на крыльцо и присела на перила. Солнце садилось, телега исчезала в золотой пыли. Из сада бывшей княжеской усадьбы тянуло запахом цветущей сирени, робко начинали щелкать соловьи. Солнце играло на русых стриженых волосах Зины и на вьющихся вдоль щек золотых прядях. Глазницы были поставлены у Зины очень широко и делали лицо немножко странным. Но все скрашивали молодые глаза и нежный румянец щек. Зина волновалась за роженицу, боялась, как бы доктор не приехал слишком поздно. И радость, светлая радость была в душе, что он приедет. Зина тайно любила его. Сердце начинало биться скорее, когда она представляла себе: вот через час он войдет сюда - высокий, прямой, всегда в себе уверенный, никогда не теряющийся, с сильными руками спортсмена. И все вокруг станет твердым, спокойным и уверенным.
Вышел на крыльцо старик. У него были угрюмые и недобрые губы, но сейчас он кривил их в любезную улыбку. И застенчиво сказал Зине:
– Вы уж, гражданочка, потрудитесь! Очень бы мне антиресно внучка иметь. Ежели все будет как следует - гуся вам предоставлю обязательно!
– Ну, оставьте, что вы!.. Вот только бы доктор вовремя приехал. Он замечательный доктор! Сама разродиться она не сможет, ребенок в ней может задохнуться. А он наложит щипцы - и ребенок жив останется, и Акулина.
Зина прикусила губу: уж слишком уверенно она говорила о благополучном исходе. Старик смотрел остановившимися глазами.
– Щ-и-п-ц-ы? То есть это как же так? Щипцами из нее дите потянете?
Зина вспомнила - доктор ей всегда твердил, чтобы называть акушерские щипцы ложками. Она поспешно сказала:
– Это, собственно, не щипцы, а ложки. Их накладывают на голову ребенка и сторожно тянут. Когда у самой матери нет силы родить.
Старик решительно сказал:
– Нет, на это нашего согласу нет!
– Нельзя, товарищ, необходимо это сделать, иначе помрет Акулина. Сама она родить
– Что вы, гражданка, толкуете? Как это можно в живую женщину щипцы совать! Да вы ей там щипцами все кишки прищемите!
Вышла на спор старуха.
– Слышь, Марфа, зачем за доктором гражданка спосылала:
щипцы, говорит, нужно запустить в Акулину, ребенка щипцами вытащить.
– Мать честная, царица небесная! Что это ты?
– Слушайте, да это же вовсе не щипцы.
– Сами сказали - щипцы... Ясное дело - ребенку голову оторвете!
– Да нет же, живой выйдет!
– Как это так? Щипцами ребенка за голову будете тянуть - и живой? Что вы, гражданка, глупости говорите!.. Нет, не согласны мы.
– Как хотите. Только тогда незачем было за доктором посылать. А я вас предупреждаю: без операции сноха ваша наверно помрет.
– А ежели щипцы - не помрет?
Зина смутилась:
– Наверно, конечно, нельзя сказать - операция трудная и опасная. Но только она одна может спасли вашу сноху, без операции-то она уж наверно умрет. Она уже без чувств.
Из сенец вышла на крыльцо старшая сноха с заплаканными глазами.
– Кончается Акулина. Видно, не разродиться ей.
Зина поспешила к роженице. Она лежала в забытьи, пульс стал еще слабее. Зина впрыснула ей камфару. Провозилась с четверть часа. Потом, волнуясь, пошла в черную избу.
Там набралось уже много народу. На лавке у окна сидел коротконогий старик, очень похожий на высокого старика, - его брат, председатель сельсовета; лицо было важное, красное и глянцевитое, во рту меж зубов темнела дырка. Сидели еще мужики и мрачно глядели.
Зина решительно сказала:
– Ну, решайте скорее! Когда приедет доктор, некогда будет разговаривать. Не знаю даже, застанет ли уж он ее в живых.
Согласны вы на операцию или нет?
Высокий старик смотрел на нее тяжелым взглядом:
– Хорошо, гражданка! Согласны! А только если помрет баба от ваших щипцов, мы доктора отсюдова живым не выпустим.
Зина побледнела. Старик это заметил и повторил зловеще:
– Не уйдет тогда отсюдова!
– Да вы с ума сошли! Что ему, удовольствие, что ли, ехать сюда за семь верст, не спать ночь, возиться с вашей больной?
Выгода ему какая от операции? Да делайте, что хотите, пускай помирает! Мы вам хотим оказать помощь, а вы нас убивать собираетесь! Очень надо! Мне здесь больше делать нечего! Уезжаю!
– Мокей, погоди!
– Коротконогий отвел старика за рукав в угол и что-то стал ему шептать. Старик воротился к Зине.
– Хорошо! Согласны! Ладно! Пускай делает, что хочет. Что ж бабе помирать... Ладно! Согласны.
Но смотрел страшно, и в глубине слов пряталась угроза.
Зина воротилась в чистую избу. Ее била нервная дрожь. На широкой кровати из красного дерева с золотыми веночками Акулина стонала слабеющими, прерывистыми стонами. Углы были окутаны сумерками. Вдали, в саду усадьбы, теперь гулко, во весь голос, заливались соловьи.