«В игре и вне игры»

Болельщики со стажем, знающие перипетии спортивной жизни за последние четверть века, может быть, будут искать в этой книге только пикантные подробности, остававшиеся за кулисами советского и российского футбола. Действительно, в ней много неизвестных и интересных эпизодов из жизни в большом спорте. Рассказаны они непосредственным участником событий, порой излишне сдержанно, но всегда без тени мстительности или злорадства. Автор представляет свою историю популярных видов спорта

в лицах. Вспоминает людей, оказавших большее или меньшее влияние на ход событий, отдает дань друзьям и товарищам, делившим с ним радость побед и горечь поражений.

Я рад, что принадлежу к их числу. Мы встретились с Вячеславом, когда он был на подъеме своей карьеры. Кандидат педагогических наук, автор двух оригинальных изобретений, популярный спортивный функционер, он тогда получил свой первый орден «Знак Почета». Мы быстро обнаружили одинаковые подходы к жизни, событиям, людям, а главное – общую заряженность на достижение серьезных жизненных целей.

Я сам летчик-испытатель и знаю не понаслышке, что такое бешеные перегрузки как в небе, так и на земле. И поэтому всегда ценил в Славе выдержку и самообладание, его умение с достоинством держать удар в самых неожиданных и экстремальных ситуациях.

Вот уже почти тридцать лет жизнь испытывает нашу дружбу. Вячеслав стал профессором, кавалером орденов Дружбы народов, «За заслуги перед Отечеством» III и IV степеней. Ему вручены орден ФИФА «За заслуги» и почетный орден Международного олимпийского комитета. Он избран почетным членом ФИФА, и это единственный, между прочим, случай, когда действующий член Исполкома этой уважаемой международной организации является одновременно и ее почетным членом. У него огромный международный авторитет, благодари которому Москве доверили проведение кубка УЬФА в 1999 году и финала Лиги чемпионов в 2008 году. Я перечисляю эти достижения неслучайно. Слишком неприглядными были обстоятельства его отставки.

Я думаю, что преданность отечественному спорту, стойкость и выдержка, с которыми Вячеслав противостоял разрушительным для футбола действиям, связаны с его укорененностью на родине его предков, в рязанском селе Ибердус. Здесь он построил дом. Но сначала Вячеслав Иванович вместе с сыновьями и другом Александром Тукмановым восстановили сельскую церковь Иоанна Предтечи. Приход благословил митрополит Рязанский и Коломенский. Кстати, по соседству с Вячеславом Колосковым строят дома его друзья. Не столько потому, что места здесь благословенные, прекрасные, сколько для того, чтобы жить, проводить время рядом с интересным и очень надежным человеком. Уверен, что в кругу своих друзей Вячеслав Иванович никогда не будет вне игры.

Валерий Меницкий,

Герои Советского Союза,

заслуженный летчик-испытатель СССР,

лауреат Ленинской премии

Раньше или позже, но я должен был уйти из футбола. Любой, даже самый хороший вратарь знает, что мяч когда-нибудь все же влетит в его сетку. Чья в этом будет вина – дело второе, однако горечь в душе голкипера остается. Лев Иванович Яшин как-то признался, что память его хранит не только взятые пенальти, но и пропущенные голы, особенно те, которые он просто не в силах был предотвратить. «Понимаешь, я знаю, что нет моей вины, а в душе...»

Вот так случилось и у меня. Уход был прогнозируемый, и все же привкус горечи остался.

Владимир Высоцкий по этому поводу сказал бы так: «Я не люблю, когда стреляют в спину, тем более, когда в нее плюют». Слухи о моей отставке были разнообразными и лживыми. Кому-то я вроде бы обещал уйти сам. Кто-то видел мое заявление. И все это подавалось с непонятным для меня злорадством.

Одна из газет написала об этом примерно следующее: «Наконец-то из комитета уходят чиновники от спорта! Есть надежда, что их место займут профессионалы, а не люди, попавшие сюда по знакомству и блату». Не из-за обиды, а ради справедливости захотелось рассказать, как я стал «спортивным» чиновником.

Хотелось написать роман, а получилась, иногда скупая на эмоции, хроника жизни. Я вспоминаю людей, близких и просто оставивших след в памяти. Если кто-то из читателей этой книги задаст вопрос, почему я так много пишу о друзьях и знакомых, отвечу коротко: а что такое жизнь без дорогих сердцу людей? Остальное – суета!

Нужно вспоминать по порядку. И поэтому начинаю с мещерской стороны, родины моих предков, да и моей тоже. Потому что мои первые детские воспоминания связаны с ней.

В конце мая, когда начинались школьные каникулы, мы отправлялись в деревню. Колесный пароходик тащился из столицы до Лашмы, пристани, ближайшей к нашему селу Ибердус. Ехали почти двое суток, в третьем классе, внизу, в трюме. На палубу нас не выпускали, по ней ходили мужчины в белых брюках, а в плетеных креслах, выставленных у бортов, сидели женщины в ярких платьях. И еще наверху за стеклянной стойкой был ресторан. Там – иной мир, недоступный нашему пониманию. На столах салфетки, высокие бокалы, сверкающие вилки и ложки, но главное – заказывай, что душе угодно, и повара тут же все для тебя приготовят. Хочешь – мясо, хочешь – макароны, хочешь – картошку.

Дальше этого наши фантазии не шли, поскольку мы не знали, какие блюда могли подавать в ресторанах. Мы – это я, мой родной брат Илья, двоюродные братья Виктор, Слава, Василий, наши отцы и матери. О каких там ресторанах можно было говорить, если моя мама, начиная с осени, закупала понемногу пшена, гороха, сахара, и вот теперь мы везли это богатство бабушке, чтобы ей было чем нас кормить. На месте нас ждали ягоды, картошка, грибы, рыба, которую еще надо было поймать.

С верхней палубы была слышна музыка – играл патефон. Слов не разобрать, только мелодия! По прошествии многих лет я как-то услышал песню «На теплоходе музыка играет...», показалось: она это, она!

Вот опять теплоход убавляет свой ход.Я того, что не сбудется, жду.Первый снег в городке, первый лед на реке,Я к тебе по нему не дойду...

Песню пела Оля Зарубина. Во времена моего детства ее конечно же не было на свете, она просто не успела родиться, и сама песня в далекие пятидесятые еще не была написана. Но случается же такое с нашей памятью! Казалось, что эта песня стала частицей моего детства и потому как бы превратилась в мой гимн.