В Институте Времени идет расследование

Нудельман Рафаил Ильич

Ну и кретин же я! Самонадеянный кретин. Примчался на рысях в лабораторию и думал, что я тут в два счета переворот в хронофизике совершу, что на практике решу проблему, которую все наши светила и светочи разума считают слишком еще сложной! В этот момент мне представилось, что хронофизика — это исполинская гора, а я у ее подножия сную, как бойкий муравей, и всерьез верю, что за вечер всю ее по камушкам растаскаю.

Но тут я спохватился. Да ведь все эти светила и светочи не знали того, что знаю я! Я — пока, должно быть, один-единственный во всем мире! — знаю, что человек уже путешествовал во времени! А это ведь в корне меняет дело!

Я вспомнил один остроумный фантастический рассказ — «Уровень шума» он, что ли, называется?

Кто автор, я не смог припомнить, и образованного Линькова не было рядом, чтобы дать справочку. Но не в авторе суть. Там собирают особенно толковых и энергичных физиков, математиков и прочих специалистов и говорят им, что вот, дескать, погиб изобретатель, который только что открыл секрет антигравитации, и все расчеты вместе с ним погибли, и теперь надо это открытие сделать заново. Все эти ребята ни в какую антигравитацию абсолютно не верят. Но им убедительно врут, что дело уже сделано, даже показывают хитроумно смонтированный фильм, где якобы засняты первые попытки применить антигравитацию на практике. Они начинают работать как одержимые и действительно открывают антигравитацию! Поверили в то, что это уже было осуществлено на практике, потому и открыли!

Меня вроде никто не обманывает. Разве что я сам себя запутал, сконструировал неверную теорию… Но я не вижу другого объяснения для всей этой путаницы, абсолютно не вижу! В общем, я верю, что путешествие во времени уже совершилось. Что решение этой проблемы существует. Лежит где-то рядом. Руку протяни — и схватишь. Вопрос только, куда протянуть руку. В какую именно сторону.

Может, попробуем все же прикинуть поле, которое потребуется? Исходные данные есть: габариты свои и вес я знаю, дистанцию заброса — тоже… Попробуем, что ли? Напряженность поля, конечно, потребуется умопомрачительная, и веер пучка — тоже… Соответственно и мощности потребуются гигантские по нашим масштабам. Но это все ерунда, это прямо по формулам считается. Загвоздка в другом — как сделать поле однородным в таком объеме, чтобы мог я поместиться и чтобы оно в то же время сохранило требуемую величину. Если эту проблему не решишь, нечего и соваться в хронокамеру — размажет тебя по времени так, что никакой Шерлок Холмс не сможет ни опознать тебя, ни даже собрать вместе для опознания: ведь каждый твой кусок будет удаляться от другого с такой же точно скоростью, с какой тот будет его догонять.

Я с опаской посмотрел на хронокамеру. Вот еще вопросик: выдержит она поле такой мощности или сорвется? Во мне ведь чистого веса девяносто кэгэ, не считая костюма и прочих мелочей. «Может, раздеться?» — тупо предположил я, но тут же фыркнул: представил себе, как я вылезаю двадцатого мая из хронокамеры нагишом и в таком виде разгуливаю по институту. Да в ней и весу-то, в одежде, — два, ну, от силы, три килограмма. Это все мелочи, а тут дело в принципе — можно ли в данной хронокамере надолго удержать такое поле (я еще понятия не имел, какое же именно!), чтобы перебросить человека на трое суток назад? Можно или нельзя?

А кто его знает, что тут можно и чего нельзя! По проектным данным вроде бы можно. А на деле получается, что только начнешь поле наращивать — и все: то обмотка секционная летит, то конденсатор течет, то вообще вся стабилизация пропадает, пучок пляшет, поле скачет, брусок на куски разваливается. Но брусок развалится — это не катастрофа, а самому-то мне разваливаться и размазываться неохота. Потом, у бруска мозги отсутствуют, а у меня они все же есть. А если поле сорвется, то при такой громадной напряженности скачок даже на какие-нибудь десять процентов начисто смоет все содержимое моих драгоценных мозгов, и выйду я из камеры чистенький и пустенький, как новорожденный младенец, весело пуская пузыри, — если вообще выйду… Нет, об этом даже думать страшно, ну его! Уж лучше пускай меня по времени размажет, по разным столетиям. Свалится мой палец, например, куда-нибудь в средние века, и что тогда будет? Как его определят: перст божий, скажут, или, наоборот, — чертов палец?

Я балагурил сам с собой, стараясь отвлечься от мысли об

этом проклятом магнитном поле, но оно влезло мне в голову и никак вылезать не хотело. Мне даже начало казаться, что я его вижу: этакие змеищи белые, в руку толщиной, выползают прямо из ниоткуда, хищно тянутся к моему черепу и бесшумно ввинчиваются в мозги.

В конце концов мне, видимо, надоело думать обо всяких ужасах, я вдруг совершенно успокоился и перешел к расчетам.

— Разделим наши проблемы на количественные и эти… качественные, — по привычке начал я бормотать, будто давая объяснения какому-то недорослю. — Количественные — это те, которые я могу посчитать, а качественные — это, наоборот, те, которые я посчитать не могу, как-то: биология, социология и прочее. Будем исходить из того, что нам надо. Надо нам забросить одного живого хронофизика на семьдесят два часа обратно, причем желательно, чтобы он прибыл на место назначения, полностью сохранив свой физический и, так сказать, моральный облик. Зададимся мы для этого сфероидальным полем, поскольку оно у нас самое простое, и попробуем добиться, чтобы оное поле нарастало с течением времени, но в черепашьем темпе. В противном разе, — объяснял я незримому слушателю, листая справочник, — быстрый рост поля нас к добру не приведет: переменного поля даже самый могучий хронофизик не выдержит…

Через полчаса я почувствовал, что безнадежно тону, захлебываюсь в океане интегралов. Перед глазами бестолково мельтешили ехидные черные значки спецфункций. Блокнот худел на глазах — я методически отправлял исчерканные листки под стол. Я топтался на месте и с тупым упорством пробивал лбом стену: пытался за один вечер решить математическую задачу, на которую добросовестный теоретик должен был бы потратить месяцы, если не годы. Словом, я взялся не за свое дело и с каждой минутой все яснее убеждался в этом. Таких полей, какие мне требовались, в справочнике, конечно, не было, на скорую руку я их вычислить не мог (да и не на скорую тоже), а прикидка давала такие ошибки, что проще уж было бы сразу пойти и сунуть голову под гидравлический пресс. Шут их знает, может, такие поля вообще неосуществимы?! Ведь не посчитал же их почему-то никто до сих пор!

В конце концов я отчаялся и сдался. Посидел, побарабанил пальцами по столу, потом посмотрел на часы. До девяти оставалось меньше часа. Неужели все-таки придется звонить Линькову? Ну что я ему скажу? Он мне и так не верит, а если узнает, что и Нина меня видела… Может, лучше я Нине позвоню, поговорю с ней еще раз, — должна же она понять! Да, поймет она, как же! Вон она как на меня сегодня смотрела… да и не только сегодня. Теперь-то уж я понимал: она с первого дня, с того нашего разговора, ждала, что я все ей расскажу, все объясню.

Я вскочил и подошел к хронокамере. В ее толстом двойном стекле отразились два моих лица, чуть сдвинутые, одно сзади другого, будто изображение нерезко навели на фокус. Два Бориса Стружкова таращились на меня из черной пустоты хронокамеры, словно путешественники во времени на своего несостоявшегося коллегу. Символическое зрелище! Я прижался лбом к стеклу, и оба Бориса, словно по команде, придвинулись ко мне. Мы стояли, как заговорщики, шепчущиеся о чем-то. Потом я с ожесточением вздохнул и поплелся обратно к столу. Снова я подумал тоскливо, что время уходит, а время — это, как известно, мощность; чем больше дистанция заброса во времени, тем больше требуется мощность, а я бессмысленно стою и созерцаю собственные отражения.

Правда, оставался у меня в запасе еще один шанс. Но это даже и шансом назвать нельзя было — так, совсем уж неприличное что-то. Я мог нахально махнуть рукой на всякие теории и, не мудрствуя лукаво, попросту попробовать. Взять, к примеру, то поле, в котором мы гоняем бруски, нарастить его до предела, прикинуть, что получается, и полезть на авось в хронокамеру. Вероятность успеха здесь была такая, примерно, как вероятность попасть в цель, если стреляешь зажмурившись и даже не знаешь, не нацелено ли ружье тебе в грудь… Но как быть? Вероятность, что я сделаю сию минуту теоретический расчет, еще меньше.