В исключительных обстоятельствах 1979
Шрифт:
– Ах, Варя, мне сейчас не по себе. Не обращай внимания. Но ты напрасно так держишься, это смешно. Неужели ты этого не видишь? Будь глубже и оставь это уездное жеманство. Хотя лучше, знаешь, бросим сегодня это, я что-то зол. Когда придёт Безайс, пришли мне его, хорошо?
– Хорошо, – покорно ответила она, вставая.
А когда пришёл Безайс, он закатил ему скандал. Матвеев спросил, что в городе нового, и когда Безайс ответил, что ничего нового нет, он взбесился.
– Мне надоело это, Безайс, – начал он громко, чувствуя, что у него дрожат губы. – Это возмутительно, понимаешь ты? Ты изводишь меня. Я сижу в этой проклятой комнате и ничего не знаю, что делается кругом. А ты рассказываешь мне всякий вздор. Зачем это? Ты смеёшься, что ли? Я не позволю так обращаться со мной! Скотина!
Последнее слово он почти крикнул.
Безайс осторожно присел на кончик стула.
– Я тут не виноват, старик. Это все доктор. Он сказал, что тебе нельзя волноваться, и я старался изо всех сил. Но теперь я вижу, что он умеет только пачкать йодом и ничего не понимает в нашем деле.
И он рассказал Матвееву, зачем он уходил по вечерам и что делал. Он почувствовал, что хватил слишком и что дальше молчать было нельзя. Матвеев немного утешился и слушал Безайса, не прерывая ни одним словом.
– Это все хорошо, – сказал он. – Погоди, я встану, и будем втыкать вместе. Ты не слушай докторов, это для баб. Из всех лекарств я оставил бы только мятные лепёшки, – говорят, они помогают против икоты. А больше я не верю ничему. Завтра я выйду на двор посмотреть, что там, в природе, делается без меня.
– Ты не выйдешь. Увидят тебя соседи, пойдут разговоры. Потерпи ещё немного.
Матвеев молчал несколько минут, потом смущённо улыбнулся.
– Она далеко живёт отсюда?
– Кто?
– Лиза.
– Нет, не очень. Несколько кварталов.
– Слушай, тебе опять придётся к ней пойти.
– Когда?
– Сейчас. Я думаю, с ней что-нибудь случилось. Сам знаешь, какое время. Вдруг её арестовали? Видишь ли, если она что-нибудь пообещает, то обязательно сделает. Безайс, пожалуйста.
Безайс встал.
– Хорошо, – сказал он убитым тоном.
Худшего наказания для него нельзя было придумать. Но идти надо было: если б он попал в такое положение, Матвеев сделал бы это для него. Он ушёл и пропадал два часа, а когда вернулся, то произошёл разговор, о котором потом он всегда вспоминал, как о тяжёлом несчастье. С этого дня он дал себе страшное обещание никогда не ввязываться в чужие дела.
Он осторожно прошёл по тёмным комнатам, – в доме уже спали. Матвеев ждал его, сидя на кровати, и курил папиросу за папиросой.
– Ты был у неё? – спросил он нетерпеливо.
– Был, – ответил Безайс. – Все благополучно.
– Что она говорит?
– Говорит, что сейчас не может прийти. Придёт завтра.
– Почему?
– Должно быть, занята чем-нибудь. Я не знаю.
Матвеев был озадачен.
– А что она просила мне передать?
– Что завтра она придёт.
– И больше ничего? Только это?
– Да, как будто ничего.
– Вспомни-ка, Безайс, подумай хорошенько. Ты забыл, наверное.
Это звучало как просьба. Безайс откашлялся и сказал глухо:
– Ну… просила передать, что ты… милый, конечно.
– Ага…
– Что она прямо помирает, так соскучилась. Знаешь, разные эти бабьи штуки.
– Ага…
– Ну… вот и всё.
– А что обо мне говорила?
– Да ничего такого особенного не говорила.
– Она волновалась?
– Как тебе сказать…
Он поднял глаза и увидел, что Матвеев бледно улыбается, – точно его заставляли. По его лицу медленно разлилось недоумение. Безайс хотел рассказать, какая она передовая, мужественная, но теперь заметил вдруг, что Матвееву этого не надо, что он хочет совсем другого.
– Она плакала, когда ты рассказывал ей об этом?
Он смотрел на него с надеждой и ожиданием, почти с просьбой, и Безайс не мог этого вынести. Он решил идти напролом. Не все ли равно?
– Как белуга, – ответил он, твёрдо и правдиво глядя в лицо Матвееву. – Я просил её перестать, но что же я мог поделать. Они все такие.
– Честное слово?
– Ну, разумеется.
Матвеев откинулся к стене и рассмеялся счастливым смехом.
– Это изумительная девушка, Безайс, ей-богу! – сказал он тщеславно. – Когда ты узнаешь её ближе, ты сам это увидишь. Так она плакала?
– И ещё как!
– Вот дура! Наверное, первый раз в жизни.
Наступила пауза.
– А как она тебе понравилась?
– Да ничего. Подходящая девочка.
– Правда, хорошенькая?
– Правда.
– А где ты с ней встретился?
– В её комнате.
– Та-ак. Какое первое слово она сказала, когда тебя увидела?
– Сказала «здравствуйте».
– А ты?
– Я тоже сказал «здравствуйте».
– Хм. Она, наверное, была в коричневом платье с крапинками?
– Нет, в синем и без крапинок.
Безайс был угрюм, смотрел в пол, но Матвеев не обращал внимания на это. Его распирало желание разговаривать.
– Никогда не знаешь своей судьбы, – говорил он, улыбаясь. – Помнишь, как я старался всучить тебе билет на этот вечер? Каким же я был ослом! Ведь не пойди я тогда, я бы с ней и не встретился. Случайность. Я часто думаю теперь об этом и благодарен тебе, что ты остался дома. Так она тебе очень понравилась?
– Ничего себе.
– Я так и думал. Черт побери, у меня, наверное, сейчас очень дурацкое лицо?
– Нет, не очень.
– Да-а. Так-то вот, старик. Это новая женщина в полном смысле слова. Когда я разговариваю с Варей, мне кажется, будто я жую сено. Очень уж невкусно. Ты не обижаешься? Она свяжет тебя по рукам и ногам и будет стеснять на каждом шагу.
– По совести говоря, – ответил Безайс с одному ему понятной насмешкой, – она меня не очень стесняет.
– Ну, может быть. Каждый получает, что он хочет. Ты не чувствуешь в этом вкуса, Безайс. Сойтись, дать друг другу лучшее, что имеешь, и разойтись, когда нужно, без всяких сантиментов. Это чувство физическое, и слова тут ни при чем. Так, значит, она сказала, что завтра придёт?