В коробке
Шрифт:
Какая женская профессия позволила бы мне делать то, что я хочу? Какая из профессий — самая женская? Конечно, не редактор многотиражки. И не чиновник из правительства Республики. Разве уютно было бы мне на месте той правительственной дамы, сопровождающей его везде и всюду. Ах, мы так много делаем для вас! Надо ценить сделанное президентом. Надо платить за добро добром. Напишите о президенте так, чтоб это было в самом деле талантливо!
Написать о президенте? — думала я по дороге домой. — Вот это мысль! Впрочем, знаю ли я
Стою. Вдруг слышу голос:
— Вот он я! Девочки, журналистки, налетай! Смотрите, какой я открытый, доступный! Где вы? Я хочу дать интервью! Смотрите, я здесь!
Думаю — кто там орет над ухом?
Оборачиваюсь — наш президент.
А дальше я уже пишу и не могу остановиться.
— Мама! — ахает мой старший сын. — Если это кто-нибудь увидит, тебя же до конца жизни посадят в тюрьму!
— Что ты, сынок, — говорю я. — Сейчас другое время. Это раньше можно было попасть в тюрьму за слово…
— Мама! В нашей республике и сейчас все можно. У нас — только попробуй написать так про президента…
Я думаю: откуда в нем этот страх? Он ведь не жил при Сталине. Да и вообще, считай, не жил при коммунистах. Он был совсем крошкой, когда распался Союз.
— Кто же посадит нашу маму в тюрьму? — говорит дочка. Они все время спорят. — У мамы же трое детей! Разве так бывает, что в тюрьму сажают женщину, у которой трое детей? Ведь нас же тогда пришлось бы отправить в детдом!
— Так было, — говорю я, — в старые времена. Родителей могли забрать в тюрьму просто за то, что они случайно скажут кому-нибудь, что они на самом деле думают. Детей тоже забирали в таком случае и отправляли в детские дома. Там было плохо, некоторые дети умирали. Я же вам рассказывала, ваш дедушка, папин папа. Он что-то кому-то рассказал, вроде, анекдот, или не знаю, что. И кто-то доложил об этом специальным людям. Так было в старые времена. Но я их уже не застала. В школе и в университете мы могли говорить между собой о чем угодно. А ваш дедушка жил очень давно. Он умер, когда вы еще не родились, а папа только-только пошел в школу.
— А дедушка родился в Москве?
— Да. Я же рассказывала вам.
— А если бы его не отправили на Дальний Восток, наш папа тоже бы родился в Москве? И мы бы тоже родились в Москве? Мы жили бы сейчас в Москве?
— Может быть, — отвечаю им. — А может, вы бы вообще не родились. Кто родился бы у папы, и кто бы родился у меня — это все были бы не вы.
И тут меня охватывает ужас. Если бы отец моего мужа мальчишкой не загремел в ГУЛАГ, то все сложилось бы иначе. И моих детей могло бы совсем не быть?
Я обнимаю их, троих, мы вместе валимся на диван.
— Мама, — выбираясь из нашей кучи-малы, спрашивает мой младший сын. — А если коммунисты отправляли всех в тюрьму, то зачем мы за них голосовали?
Он так всегда — молчит-молчит, и вдруг окажется, что слушал разговор, и что все понимает!
— Чтоб не было однопартийности! — покровительственно объясняет ему мой старший сын. — Всегда надо голосовать за оппозицию! А то всю власть захватит одна какая-нибудь партия, и тогда она устроит полный беспредел. Вот коммунисты — они почему отправили дедушку в лагерь? Потому что у них не было оппозиции. И некому было им сказать, чтоб они так не делали. Скажи ведь, мама, если коммунисты придут к власти, мы будем голосовать за «Единую Россию»?
— Конечно, — говорю. — А то и вообще за «Союз правых сил». Мы посмотрим, кого коммунисты будут больше ругать. Значит, это и есть настоящая оппозиция, за них и надо голосовать!
— Мам, а за кого ты голосовала, когда у власти были коммунисты? — спрашивает дочка.
— Я маленькая была, чтоб голосовать. А вообще, при коммунистах выборы проходили совсем не так.
— А как?
— Дались вам эти выборы.
— Нет, расскажи!
— Где ты собираешься это печатать? — спрашивает Валя на работе, заглянув в компьютер.
Ладно еще, сегодня нет Максима. Он заболел. Простыл. Неделю поработал — и пожалуйста. Как малыш, который только начал ходить в садик — и сразу заболел. Не легко проходит у него притирка к престижной профессии журналиста…
— Ну, я не знаю, в Интернете, где еще, — говорю ей. — Само собой, придется — под псевдонимом. Про власть обычно все читают, и, может, я в конце концов разыщу Ваську. Помнишь, я рассказывала тебе про него? Может, он прочтет и догадается, что я — это я…
— Скорее догадаются в администрации президента. У тебя здесь все так узнаваемо…
— Ну и что? Меня же не посадят в тюрьму. Самое худшее — если перестанут печатать в альманахе. Да и то маловероятно. Что, президенту делать нечего? Он станет лазить в Интернете и смотреть, где там какой герой списан с него?
— Президент, может, и не станет. Есть специальные люди…
— Разве в республике нет больше никаких проблем?
Для чего пишутся рассказы?
Пишутся — и все.
Каждый день смотрю в компьютере, нет ли писем от Васьки.
Однажды на работе — звонок. Спрашивают меня. Женский голос — деловая дама, без эмоций. Карьера превыше всего. Кому еще работать в администрации президента?
Приказывает мне явиться… сегодня… время… И нет сил даже сказать:
— А если я не смогу?
Или:
— Вообще-то, я на больничном. Вы меня сейчас случайно застали…
Зачем я им? Может, какая-нибудь ерунда? Может, правительственная дама с короткой стрижкой снова собирает журналистов из многотиражек, чтобы объяснить, как надо работать?
Пусть так!
Кому я нужна с моими писульками? Зачем я им?