В краю Сорни-най
Шрифт:
О том незабываемом времени напоминает и письмо, которое однажды получил мой отец — бывший председатель.
«Помните суровую зиму 1944 года, когда в поселениях Обского Севера бушевала эпидемия сыпного тифа? — начиналось письмо. — Нам с врачом И. Ф. Гладких пришлось около трех месяцев бороться с этой инфекцией. Около ста дней без отдыха, а часто и без сна трудились днем и ночью и победили инфекцию».
Как не помнить тот суровый год!
В селе свирепствовал тиф.
Рядом
«Я никогда не забуду ваше предсказание, что буду врачом. Вы меня называли «дохтуром», когда я была только фельдшером».
Правду она пишет. Совсем правду. Малицу наденет — северянка, и только! А снежную шапочку наденет, шприц возьмет — преобразится, на «дохтура» похожей станет. Сильной и могучей кажется, как герой Гладких.
Да, то был герой. Спас других, а сам погиб. Не умер, а погиб. И на Севере был фронт. И на Севере была война. Война с болезнями и предрассудками. Революция продолжалась. И делали ее такие люди, как председатель, — коммунисты.
Горит костер. Звезды падают на землю. Искры улетают в небо. Лишь люди неизменно остаются у костра. У костра их песни, сказки и тихий, сердечный разговор. У огня поют сердца, там они открываются, становясь добрей и щедрей. Сердца ведь тоже могут петь.
Говорит костер, говорят рыбаки.
— Ну и пасибо! — скажет Николай Романович Торычев, глядя на пляшущее пламя, подкладывая сушняку в костер.
То ли он благодарит огонь за его тепло и ласку. То ли обращается к духам, в которых он еще верит, хотя дочь у него учительница и сын коммунист. То ли он говорит сам с собой, подтверждая вновь рожденную мысль благодарственным словом.
Несмотря на свои семьдесят лет, Торычев не кажется старым. Как и многие пожилые манси, он еще не научился чувствовать себя пенсионером.
Работает, как положено людям. Зимой он долбит лед. Юрким рыбам от его ловушек не уйти! В лесу убьет медведя и лисицу мудроногую поймает. Все умеет Николай Романович. В путину, когда в Оби заиграет рыба, трудно его найти. Разве только на плашкоуте, куда он приезжает сдавать улов. И то сначала увидишь не его, а сияние золотистых спин язя и серебристых боков сырка. Носилки, полные сияния, на плашкоуте сначала ты увидишь. Потом увидишь лодку — длинный мансийский саранхап.
А Торычев копошится где-то на дне лодки. То ли рыбу выбирает, то ли выливает воду. Рыбак он видный. Ведь никто в деревне столько не ловит, сколько он. С завистью смотрят на него молодые.
— Откуда, старик, ты берешь столько рыбы? — спросит кто-нибудь.
Приподымет голову Николай Романович. Сузит спокойные глаза.
— Ну и пасибо, — ответит на вопрос, кивая и показывая указательным пальцем правой руки на воду. — Ну и пасибо!
Я знаю Николая Романовича с детства. Видел я Торычева-ойку, как по-простому зовут его манси, в соседней деревне, где рыбачила бригада моей мамы.
Дочь его, Нина Николаевна, учительница. Новая у нее профессия. А Николай Романович просто рыбак. Нет, не просто рыбак, а передовой. Недаром правительство наградило его орденом Ленина.
Николаю Романовичу давно бы на пенсию, но не сидится ему дома: не может жить без работы…
Когда рыба бьется в руках, сердце ровно стучит. Какая жизнь, если не идут куда-то ноги и не поет песню снег!
Рыбы в реках плавают, утки вечно куда-то летят, звери бродят по лесу. Даже тучи, и те в движении. Как же человек может только лежать или сидеть дома сложа руки? Так скучно. Человек так не может! Он в движении, он в работе.
Я смотрю на побелевшие от воды морщинистые руки старика и чувствую гордость за Человека, труженика нашей большой реки.
Горит костер, поет свою песню. И Николай Романович поет: поет о своем ордене Ленина, которым его наградило правительство за большую рыбу. Поет о своей жизни, которую воспринимал, как самую большую награду. Поет о маленькой своей деревне.
А я вспоминаю песчаный берег Оби и даль синюю, и кудрявые березы, и уток летящих. Вспоминаю свою деревню. На левом берегу реки — зимний паул. Там высокий берег, бор, кедры. На правом берегу — летний паул. Посреди этой деревни озеро. Вокруг дома. Они отражаются в воде и со стороны реки, и со стороны озера. Там чайки хохочут, лепечут лебеди, зовут солнце гагары…
На берегу песок и совсем нет комаров, когда чуть-чуть подует ветерок. Прекрасные места! Немало красоты на берегу величавой Оби!
Земля… Любой ее уголок по своему хорош и таит свои прелести. Даже холодный Север вдруг разыграется теплыми красками, и запляшет сердце в груди сильнее обских рыб.
— Ну и пасибо! — скажет Николай Романович. — Теперь у нас совхоз, гослов. Старикам пенсии дают. Моторные лодки, капроновые сети. Легче стало рыбачить, и интереснее жизнь пошла. Ну и пасибо правительству за заботу о северянах!
И действительно, раньше колхозы не могли механизировать многие процессы рыболовства. Гослов эти возможности имеет. Теперь у рыбаков моторы, и строят им дома по возможности, и дают квартиры и спецодежду. Раньше труд рыбаков был тяжелым, изнурительным. Сколько надо было грести против течения, прежде чем поймаешь рыбу! А теперь завел мотор, поставил сети… Вот и рыба заплескалась.
Чу! Уж не плывет ли это В край мой северное лето? Или это лес поет? Или счастье к нам плывет? То плывет напев родимый — Полнозвучный, негасимый!.. Всюду — новые деревни… Милый север стал напевней, Край мансийский расцветает, И от счастья сердце тает!..