В кругу королев и фавориток
Шрифт:
Как только ей стало известно, что Шанваллон вернулся в Лувр, Маргарита снова повела себя с Наваррцем высокомерно, снова заказала лошадей и собрала свой багаж.
И в этот момент из Парижа пришло письмо. Екатерина Медичи, никогда не терявшая надежды разъединить Генриха Наваррского с его армией, написала дочери: «Было бы хорошо, если ваш муж прибыл бы с вами в Париж. Король ваш брат этого очень желает. Если вам не удастся его уговорить, захватите с собой Фоссез, и он последует за ней».
В конце февраля Маргарита выехала из Нерака, увозя с собой в наглухо закрытой карете разъяренную Фоссез. Как галантный кавалер, Генрих Наваррский сопровождал своих дам до Ламот-Сент-Эре, в Пуату, где их встречала специально прибывшая Екатерина Медичи.
В первый момент флорентийка решила, что задуманный ею трюк удался; но однажды вечером Наваррец поцелозал жену, подмигнул любовнице, пожал руку теще
Нетрудно догадаться, что недовольны этим были все:
Екатерина и Маргарита, потому что замысел сорвался, Фоссез, потому любовник покинул ее с такой легкостью. А в результате путешествие из Ламота в Париж превратилось в сплошное препирательство трех женщин, причем Фоссез пришлось смириться с тем, что именно на нее была возложена ответственность за провал.
По возвращении в Лувр Маргарита ее просто прогнала.
Наваррец, у которого были свои информаторы в столице (и даже во дворце), тотчас об этом прознал и написал жене очень строгое письмо, приказав вернуть Франсуазу ко двору и обращаться с нею как с сестрой.
Ответ Маргариты был полон горькой иронии:
«Что касается вашей дочери, то, к моему великому сожалению, мне уже кое-что о ней говорили и продолжают говорить каждый день. Вы пишете, месье, что для того, чтобы заткнуть рот королевам или всем тем, кто говорит со мной об этом, мне следует отвечать, что вы ее любите и поэтому я тоже ее люблю; такой ответ можно было бы счесть подходящим, если бы речь шла о ком-то из ваших слуг или служанок, но только не о чашей любовнице! Будь я по своему рождению недостойна чести называться вашей женой, я ба не сочла такой ответ плохим; но, будучи такой, какая я есть, я нахожу его неприличным и никогда себе этого не позволю. Разумеется, вы не без основания полагали, что я подчинюсь вам, поскольку по вашей милости я уже пережила больше, чем любая другая не только принцесса, но и простая девушка в состоянии пережить, оказывая ей помощь, скрывая ее оплошность, а потом и пряча ее у себя. И если все это нельзя назвать желанием вам покориться, то я не знаю, что вы под этим подразумеваете…»
Екатерина Медичи давно уже хотела высказать зятю все, что о нем думает. И она написала ему поразительное письмо, которое приводится ниже и в котором она без обиняков указывает на то, что мужу, обманывающему свою жену, незачем трубить об этом на всех перекрестках:
«Вы, конечно, далеко не первый молодой супруг, который ведет себя так неблагоразумно в подобных обстоятельствах; но, по моему мнению, вы первый и единственный, кто после всего случившегося позволяет себе разговаривать в таком тоне со своей женой. Мне выпала честь быть женой короля, моего господина и вашего суверена, и должна сказать, что самым большим для него огорчением было то, что я узнала о таком же событии. Поэтому, когда м-м Флеминг оказалась беременной, он счел необходимым отослать ее; с м-м Валансийской, как и с м-м д`Этамп, тоже все было по чести. Нельзя так обращаться с порядочными женщинами, тем более из такого дома, нельзя оскорблять их в угоду какой-то потаскухе, потому что всем известно о ребенке, которого она родила. Вы слишком благородного происхождения, чтобы не знать, как вам следует вести себя с дочерью вашего короля и с сестрой того, кто правит сегодня всем этим королевством и вами, с женщиной, которая, помимо всего прочего, чтит вас и любит так, как и положено порядочной женщине. Именно я приказала отослать из дворца „это красивое животное“, потому что, пока я жива, я не допущу ничего, что могло бы испортить или убить дружеское расположение столь близких мне людей, как моя дочь, не допущу, чтобы близкие мне люди враждовали друг с другом. Поэтому прошу вас, после того как гонец из Фронтенака доставит вам самое худшее известие из тех, что могут восстановить вас против жены, поразмыслить над тем, какой ущерб вы нанесли самому себе, и вернуться на правильный путь».
Генрих Наваррский на письмо не ответил. Оно и понятно, пока письмо шло, он познакомился с грациозной Корнзандой де Грамон и уже позабыл о Фоссез.
Последняя, возмутившись до глубины души, не удостоила его даже ругательного письма; вместо этого она осветила сиянием «красивого животного» несколько дружеских домов, смутила покой дворянина Франсуа де Ерока, вышла за него замуж и составила его счастье на всю оставшуюся жизнь, пользуясь опытом, приобретенным в постели Беарнца.
Неприятности, причиненные ей изгнанием Фоссез, были, однако, не настолько серьезны, чтобы помешать Маргарите с головой отдаться любви с ее прекрасным Шанваллоном.
Побаиваясь короля, который никогда не переставал ее ревновать, она вынуждена была прибегать к поистине водевильным ухищрениям, чтобы принять любовника у себя в комнате. Ради этого она подкупила столяра, который под предлогом доставки в ее покои материалов, необходимых для изготовления небольшой внутренней лестницы, являлся к ней каждый день, таща на спине тяжеленный сундук, в котором, скрючившись и не смея дохнуть, сидел Шанваллон.
Автор «Сатирического развода» рассказывает:
«Она принимала его в постели, застланной и покрытой черной тафтой, освещенной множеством факелов и в окружении прочих мелких, но способствующих сладострастию выдумок: именно тогда, в атмосфере изощренного кокетства и фантазий, Маргарита, подобно Урании, на имя которой она посягнула совершенно незаслуженно, зачала не только некую Лину, но и Эспландена, который и теперь еще живет при родителях, признанных законными, и даже подает неплохие надежды на будущее» [11] .
11
Все историки и хронисты сходятся на том, что в результате этих любовных встреч у нее действительно родился сын, ставший впоследствии священником-капуцином под именем отец Анж.
Увы! Однажды Генрих III все же узнал о том, что происходит в комнате сестры…
В коридорах немедленно была расставлена стража с приказом арестовать Шанваллона, как только тот появится. Притаившись, замерев в неудобных возах и почти не дыша, они пытались раствориться в тишине. Возможно, им бы это удалось, если б дворец отапливался, но в луврских галереях был ледяной холод, и кто-то из стражников чихнул.
Заинтригованная, Марго приложила ухо к двери, уловила необычный шум и сделала любовнику знак исчезнуть через окно. Мгновенно натянув на себя одежду, Шанваллон свесился с балкона, свистнул в темноту ночи и спустился по веревке, с помощью которой каждое утро покидал Лувр. На набережной его, как всегда, с двумя лошадьми наготове ждал один из друзей. А спустя несколько мгновений королева Наваррская уже слышала удаляющийся стук копыт, уносивших Шанваллона к воротам Сент-Оноре, где у него были верные друзья.
На следующий день спозаранку Генрих III вызвал к себе капитана стражи и сразу понял, что сестра его перехитрила.
— С этого момента, — приказал он, — взять весь дворец под наблюдение, как снаружи, так и внутри.
Узнав об этом решении, Маргарита была ошеломлена, потому что виконт был просто необходим ей для сохранения душевного равновесия. Следуя ее фантазиям, он изобретал изнурительные экзерсисы, чьим успокоительным воздействием она сладострастно наслаждалась. Лишившись спасительных услуг Шанваллона, королева Наваррская рисковала впасть в одну из тех опасных меланхолий, которые способны поразить даже мозг и без всякой пользы разжигают пламя в том самом месте, которое поэты того времени называли «прелестным ежиком»…
Поэтому требовалось любой ценой ускользнуть от надзора собственного братца. Для этого Маргарита сняла дом на улице Кутюр-Сент-Катрин (нынешняя улица Севинье), куда месье Шанваллон мог приходить совершенно безопасно и отдавать все лучшее, чем владел.
Получив возможность делать то, что ей хочется, Маргарита превратила виконта в главный объект своих забот, украшая его комнату зеркалами, обучаясь новым утонченным ласкам у итальянского астролога и заказывая повару для своего любовника остро приправленные блюда. Меню придумывала она сама. Надо полагать, Маргарита кормила любовника артишоками, кресс-салатом, сельдереем, пасленом, спаржей, морковью, перцем, лавровым листом, гвоздикой, креветками, зайчатиной, петушиными или бекасиными потрохами, то есть блюдами, чьи благотворные свойства к тому времени были хорошо известны.
Но вполне возможно, что она; как достойная дочь Екатерины Медичи, использовала необычные рецепты; составленные, как утверждают, самим Никола Фламелем, чьи сборники таких рецептов имели в ХУГ веке огромный успех у галантной публики. Вот, например, что великий алхимик предписывал для удвоения мужской силы:
«Надо взять зерна цветка „satyrion pignon“, зеленого аниса, сурепки в равных частях. Прибавить немного мускуса, измельченный хвост ящерицы, унцию крысиного яичка, печень малиновки, разрезанный на мелкие кусочки кошачий ус, два рога улитки, мозг воробья и траву, называемую птичьим языком, а по научному omittiogioss c небольшим количеством мух кантарид. Весь этот набор следует сварить в очищенном меду. Каждое утро натощак принимать приготовленной смеси весом в одну драхму в течение первых восьми дней и весом в один денье все последующие дни. Следует также использовать в пищу турецкий горох, морковь, лук и сурепку в виде салата, анис и кориандр, сосновое семя и с каждой едой выпивать стакан крапивного отвара».