В лесах счастливой охоты
Шрифт:
Выпустил одного. Он ножками — чик-чик-чик! — отбежал, к земле припал и листком сухим накрылся, будто его тут и не бывало! Рукой случайно не тронешь, — ни за что не найдёшь. А других рябчат рядом не видно…
Выпустил я второго. Думаю: «Может, этот покажет?»
А он даже и не побежал. Тут же припал к земле и пропал: не то комок земли лежит, не то кусок коры.
Я понял:
Что тут делать? Комочков земли да листочков сухих вокруг меня не счесть сколько. Всех их руками не перещупаешь! Тронешься с места, — того и гляди, всех рябчат сапогами передавишь… Как тут быть?
Присел я на пенёк. Разулся. Потом осторожно опустился на колени, ладонью впереди себя пощупал, каждый листик перевернул пальцами.
Немножко вперёд продвинулся — опять пощупал.
Да так из ельничка и ушёл — на четвереньках.
Водолаз-подводник
Дополз до поляны на четвереньках — там стал на ноги.
«Ну, — думаю, — ни полевым, ни лесным птенчикам я не нужен. Эти отлично и без меня проживут. Пойду у озера гнёзд поищу, — вон под горой меж деревьев вода виднеется».
Спустился с горки, пошёл по берегу, смотрю — в воде на кочке чёмгино гнездо. В гнезде — пустые скорлупки и один птенчик.
Птенчик такой махонький, что не может ни стоять ни сидеть. Лежит на пузечке, вытянув вперёд шейку, и беспомощно растопырил лапки.
Я опрокинул его пальцем на спину. Малыш засучил ножками, силясь перевернуться. Наконец это ему удалось, но он скатился на край гнезда… и бульк в воду! Как камешек. И пропал, — только круги пошли…
Я живо раздвинул траву и, прикрыв глаза рукой от яркого блеска воды, глянул в глубину.
Птенчик держался там под водой носом за камышину и не двигался.
Я сунул руку на дно, чтобы подхватить и спасти его. Но он оттолкнулся носом от камышины — и быстро поплыл под водой, работая лапками и культяпочками-крыльями. Точно сон вижу: птичонок как ни в чём не бывало плыл под водой!
Проплыл порядочное расстояние до того места, где стеной стоял камыш, и выскочил из воды. Смотрю — а там всё его семейство: чомга-мама и птенчики, мал мала меньше!
«Вот это, — думаю себе, — малыши так малыши! Водолазы-подводники. Птичонок ещё ходить не умеет, стоять не умеет, а плавать и нырять — пожалуйста!»
Семейство чомг под предводительством чомги-мамы скрылось у меня из глаз в густых тростниках. А я пошёл дальше по берегу озера.
Послушный малыш
Смотрю, — впереди меня бежит жёлтенький куличок — зуёк-галстучник. За ним торопятся четыре зуйчонка величиной с напёрсток, на высоких ножках.
Путь зуйкам пересекла узкая лужица. Зуйчиха на крылья — и перелетела воду. А у зуйчат ещё и крыльев нет — один пух! А всё равно и они не остановились: мах-мах ножками по воде, как по песку! Такие лёгкие, что и вода их держит. Я даже вскрикнул от удивления.
Зуйчиха-мама оглянулась на меня с того берега лужи и негромко сказала своим зуйчатам: «Пи-у!» («ложись!»).
Трое зуйчат были уже на том берегу лужи. Услыхав материнскую команду, они разом припали к земле и пропали из глаз: их серо-жёлтые спинки слились с жёлтым песком и серой галькой.
А четвёртый зуйчонок не успел перебежать лужу — и плюхнулся прямо в воду. Только головка его была на песке, а всё тельце — в воде; он лёг там, где его застала команда «пи-у!» («ложись!»).
Я перешагнул лужу, сел на камень рядом с послушным птенчиком.
«Дай, — думаю себе, — дождусь, что он дальше будет делать».
Птенчик лежал не шевелясь. Было ему плохо: вода холодная, пушок намок, пальчики упирались в камешки на дне лужи, но он не шелохнулся. Даже чёрные бусинки-глазки не моргали. Мама велела лечь, и он послушно лежал.
Я сидел долго, так долго, что у меня нога затекла. Я шаркнул ею около самого носа зуйчонка, но он не шевельнулся.
Комары одолели. Один комар сел зуйчонку на голову, проткнул ему носом кожу и стал толстеть, наливаться кровью. На крошечной головке птенчика он казался чудовищем и всё рос, рос на глазах, наполнял брюхо алой кровью зуйчонка.
Зуйчонок терпел, чуть прижмурив от боли глаза, и не трогался с места.
А моё терпение лопнуло. Я наклонился и щелчком сшиб комара с бедного птенчика. Потом взял птенчика двумя пальцами поперёк тельца и поднял к своим губам.
— Полно тебе в прятки играть! — сказал я ему. — Беги — догоняй маму.
Но он не ворохнулся, не моргнул. И остался всё так же неподвижен, когда я положил его на песок — подальше от воды.
«Уж не умер ли он?» — с тревогой подумал я. И вскочил с камня.
Это моё движение испугало зуйчиху-маму, скрывавшуюся где-то в камнях дальше по берегу.
— Кру-кру! — крикнула она оттуда. («Вскакивай! Беги!»)
В один миг вскочили на ножки все четыре зуйчонка и — чик-чик-чик! — стремглав понеслись к маме.
Чур-чура!
— Ну-ну! — сказал я себе. — Если б я так свою маму слушал в детстве, так, верно бы, из меня вышел толк.
Куда уж мне учить таких…