В ловушке. Трудно отпускает Антарктида. Белое проклятие
Шрифт:
Почти два метра! У меня звенит в ушах. Как будем жить дальше? Звоню Мурату. Трубку не снимают, но ничего, посмотрим, кто кого. На десятый звонок слышу сонное:
— Аллоу?
Когда-то Юлия начинала разговор с простонародного «алё», но что годилось для дежурной по этажу турбазы «Кавказ», не к лицу первой леди Кушкола.
— Доброе утро, Юлия, передай трубку Мурату.
— Максим, ты сошел с ума! Он спит как убитый.
— Воскреси его, ты это умеешь. Подсказать, как?
— Не хами… — Пауза, и затем вкрадчиво, нежно: — Ну подскажи.
— Вылей на него ведро холодной воды. И побыстрее, он мне нужен.
— Нахал ты, Максим… — Разочарованно, ждала, небось, что я ударюсь в лирические воспоминания. Долго будешь ждать, любовь моя, успеешь состариться.
— Ну, чего тебе? — Правда спал, голос сонный.
— Доброе утро, Мурат.
— Ты для этого меня поднял? — Уже не голос, а рык сладко спавшего и насильно разбуженного человека. — Чего там?
— Да так, пустяки. Ты в окно смотрел?
Слышу, как отдергивается штора. Под утро Кушкол не узнать, все черные краски исчезли: склоны гор, дом, деревья, шоссе — все, что находится под открытым небом, циклон выкрасил в белый цвет. Я коротко информирую Мурата об интенсивности снегопада, предлагаю немедленно объявить лавинную опасность, запереть туристов в помещениях, выпустить бульдозеры на расчистку шоссе и предоставить в мое распоряжение вездеход.
— Повторить или ты все усвоил?
— Пошел к черту… — Примирительно, значит, усвоил. — Эй, поставь чайник!
— Спасибо, уже вскипел, сейчас буду завтракать.
— Пошел ты… (Спросонья лексикон у Мурата не очень богатый.) Минут через сорок выходи, поедем вместе.
— Встреча у конторы?
В ответ слышится чертыханье, и я, удовлетворенный, вешаю трубку: Мурат смертельно оскорбляется, когда управление туризма называют конторой. День начинается плохо, почему бы не доставить себе маленькое удовольствие?
Я сую в планшетку карту, записную книжку и карандаши, меняю в фонарике батарейки и объявляю получасовую готовность. Мама уже сервирует стол.
— Максим, ты хорошо помнишь…
— Да, мама, каждые три часа.
— Звони в библиотеку, сегодня будет наплыв. И береги себя.
— Но ведь это моя главная задача, мама… Как тебе нравится?
Мерзавец Гвоздь не теряет времени даром и осыпает Надю комплиментами.
— Максим! — взывает Надя. — Поторопись, я боюсь не устоять!
Я приподнимаю чрезвычайно довольного собой Гвоздя за шиворот и встряхиваю, как щенка. Гвоздь покорно висит, как братец Кролик из моих любимых сказок, его смазливая физиономия расплылась в улыбке.
— А если это любовь? — мечтательно спрашивает он.
Надя чмокает его в щеку.
— Учись, Максим!
— Твое счастье, негодяй, что ты мне нужен. — Я швыряю Гвоздя на диван.
— Побереги пыл, пойдем на смотрины к «белым невестам».
Так называл лавины наш друг Ганс Шредер, с одной из них в австрийских Альпах он и сочетался законным браком, мир его праху…
Как принимаются решения
— Ну, где твой буран? — с насмешкой встречает меня Мурат. Паникер, Максим, ой панике-ер! Пошли в кабинет.
Буран в горах — самая капризная штука на свете; впрочем, то же самое говорят моряки о штормах, а полярники — о своих пургах. Ну словно какая-то невидимая рука включила реостат! С того времени, как я напугал Мурата по телефону, порывы ветра с каждой минутой ослабевали и гасли — буран терял последние силы, иссякал; когда же мы подошли к управлению, с неба мягко, как на парашютах, спускались одинокие снежинки. Типичный «генеральский эффект».
— Панике-ер! — с наслаждением повторяет Мурат, развалившись в своем кресле. — Чего молчишь?
— Тебе хорошо, ты выспался… — жалуюсь я.
— Это я выспался? — взрывается Мурат и сбивчиво излагает все, что он обо мне думает.
Равнодушно позевывая и смеясь про себя, я не без зависти вспоминаю, что Юлия, когда расходилась, на часы не смотрела и бездельничать не позволяла. Видимо, Мурат догадывается о моих мыслях и круто меняет направление главного удара. — А ты чего в глазах мельтешишь? Садись!
Это относится к Гвоздю, который бродит по кабинету, осматривая многочисленные кубки и грамоты в витринах.
— Ваши трофеи, Мурат Хаджиевич? — голосом отпетого подхалима спрашивает он.
— Не твое дело!
— Не мое так не мое. — Гвоздь, как человек маленький, садится на краешек стула и исподтишка мне подмигивает. — Я и так знаю, что в «Спорте» вас еще кавказским Жаном-Клодом Килли называли.
Откровенная и грубая лесть, к тому же бессовестное вранье.
— Преувеличиваешь, — смягчается Мурат, с симпатией глядя на честную физиономию Гвоздя. — Ты еще не женился?
— Нет, готовлю материальную базу.
— Машина, мебель?
— В этом роде, — туманно отвечает Гвоздь, запланировавший на лето покупку новых штанов. — Вот бы вас заполучить тамадой, Мурат Хаджиевич!
— Вполне возможно, — великодушно обещает Мурат. — А ты не паникер, как твой начальник?
Гвоздь корчит серьезную рожу — в знак свидетельства, что он не паникер.