В ловушке
Шрифт:
— Рука не поднялась. И к тому же музыку слушал. Никогда бы не подумал, что рев дизеля может доставить человеку такое сказочное наслаждение. Гармония звуков! Кстати, Сергей, а почему он всетаки заработал, в чем там было дело?
Семенов пощелкал пальцами.
— Как бы лучше приноровиться к невежественной аудитории… Когда Веню озарило… ну, когда он сказал: дадим дизелю прикурить, — вспомнил, что в сильные морозы при ручном запуске так делается. У нас горючая смесь не самовоспламенялась, она была… с чем бы сравнить…
— Стареем мы с тобой. Стыдно признаться, а ведь я своими глазами наблюдал на Скалистом… Георгий Степаныч вот так же над дизелем священнодействовал, когда в полярную ночь аккумуляторы сели. И слова те же: «Дадим ему, родимому, прикурить!» И вот на тебе — вылетело из памяти…
— Саша, небось, слушает и думает: «Расхныкались, старые склеротики!»— Семенов подмигнул Бармину, застегнул каэшку, поднялся. — Отдохнули? Давайте заканчивать, а то в Мирном, бьюсь об заклад, нас уже похоронили.
— Кого похоронили? — Филатов испуганно приподнялся, протер глаза. — Меня?
Все засмеялись.
— Жить тебе до ста двадцати лет, возлюбленное чадо мое, — басом изрек Бармин, погладив Филатова по голове. — До величавой серебряной старости. Она у тебя будет прекрасной. Как подойдешь к пивной, люди начнут расступаться и почтительно шептать друг другу: «Это он, тот самый долгожитель Филатов, который в прошлом веке в обнимку с небезызвестным Волосаном дрых на куполе Антарктиды. Пустите его вне очереди!»
— Звонок ты, сколько надо, столько и проживу, — пробурчал Филатов, вставая и обводя радиорубку мутным взором. Прислушался. — Тарахтит?.. Ну, я потопал.
— Погоди, кофейку выпей! — крикнув ему вслед Бармин.
— Потом, — отмахнулся Филатов, притворяя за собой дверь.
— Пропала, Саша, впустую твоя баллада, — посочувствовав Семенов. — Андрей, пока мы заканчиваем, сними показания для сводки. Берись за блок питания, док.
— Держит нагрузку?
— Нормально. — Дугин кивнул на щиток контрольно-измерительных приборов. — Сам очухался или подняли?
— Волосан, собака, всего облизал.-Филатов провел рукой по лицу. Как вода в емкости?
— Быстро нагревается, каждые полчаса сливаю.
— Снег добавляешь?
— А как же.
— Погоди…— ошеломленно произнес Филатов. — Каждые полчаса? Так сколько же я прохрапел?
— Да часа три.
— Брешешь.
— Собака брешет, а человек говорит, — обиделся Дугин.
Филатов распахнул каэшку, прислонился к дизелю и с наслаждением зажмурился от хлынувшего на него тепла.
— Не всегда говорит.
— В каком смысле? — насторожился Дугин.
— А в том, что иной, когда надо говорить, молчит.
— Ты о чем?
— Сам знаешь.
— Неужели ты про этот паршивый аккумулятор? — изумился Дугин. — Намекаешь, будто я нарочно смолчал?
Филатов не ответил.
— Даже
— Подонок ты, Женька. — Филатов сплюнул. — Очень уж тебя, видно, начальство когда-то напугало.
— Вот чудак! — Дугин пожал плечами. — Что мне с ним, детей рожать?
— Прикажут — родишь, — насмешливо ответил Филатов.
— Да брось дуться, Венька, — дружелюбно проговорил Дугин. — Год целый зимовать вместе, перекурим это дело… Ну, не сориентировался я, что ли… Ты уж только это… не трепись Николаичу… Я ж тебе объяснил, просто не до того было… Не скажешь?
Филатов снова сплюнул.
— Не скажу…
— Пальцы мои, пальцы. — Семенов ожесточенно растирал руки — Как бы НН СПГ не получить…
— Какой СПГ? — не понял Бармин.
— «Вон с ключа, сапог!»— засмеялся Гаранин. — Только что-то мне подсказывает, Сергей, что на этот раз тебя не погонят, даже если ты будешь работать со скоростью пять знаков в минуту.
Семенов огорченно подвигал плохо гнущимися пальцами, вздохнлл и надел наушники. Все притихли; даже Волосан, осознав серьезность момента, перестал скалить зубы и, жмурясь, привалился к камину.
«ЦЕКЮ, ЦЕКЮ, — медленно отбивал на ключе Семенов, — всем, всем, всем. 22 февраля в 17 часов антарктическая научно-исследовательская станция Восток возобновила свою работу. Аппаратура работает нормально, люди здоровы. Начальник станции Семенов».
— Все? — не выдержал Бармин.
— Ш-ш! — остановил его Гаранин. — Это первая — для всех, сейчас пойдет диспетчерская.
Семенов промассировал указательный палец и продолжил:
«УФЕ, УФЕ, Мирный, Шумилину. 22 февраля в 17 часов станция Восток расконсервирована. Приступили к работе. Трехдневное молчание было вызвано неисправностью дизелей и отсутствием энергии. Электростанция восстановлена. Все здоровы, готовы к приему самолетов с грузами и людьми. Максимальная температура 46, минимальная 51, ветер южной четверти 3-5 метров в секунду, видимость тридцать километров, атмосферное давление 462. Семенов».
Потом был долгий эфирный разговор, Семенов слушал, что-то отвечал и, наконец, снял наушники и выключил радию.
— Порядок? — спросил Гаранин.
— Порядок.
— Что в Мирном?
— Метет, двадцать три метра.
— Сказал Белову, чтоб не суетился?
— Ага… У Крутилина ребро сломано, в этот сезон отлетался… Тебе от Наташи радиограмма, пишет, что любит. Нашла кого…
— А что Вера? — улыбнулся Гаранин.
— Только целует, — вздохнул Семенов. — Смотри ты, док отвалился.
— Пусть поспит.
— Нет уж, — мстительно сказал Семенов. — Его не только целуют и любят, а еще ненаглядным называют и дни считают. Он у меня за это сейчас померзнет!