В мареве Атолла (Сборник НФ)
Шрифт:
— Иван Арсентьевич, — нарушил паузу Делонг, — тут, наверно, самое интересное, все-таки, психологическая сторона дела?
— Да, да, — откликнулся адмирал, досадуя на свою мгновенную отрешенность.
— Вы сейчас совершенно спокойно принимаете как обыденный факт самые непростые вещи, которые нам немало попортили крови. И это, собственно, закономерно: пройденный этап — что о нем размышлять! Вы принимаете как должное, что матрица электронного мозга разведчика с зеркальной точностью запечатлевает перед полетом тончайшие оттенки вашего самосознания, все неповторимое своеобразие вашей личности, снимая с нее как бы маску, слепок, карту. Оставаясь в безопасности на корабле, вы;— именно вы! — ведете любые, самые рискованные исследования в космосе, атмосфере, океане со всей мыслимой полнотой эффекта присутствия. Когда ракета, словно пчела со взятком, возвращается, она отдает кибермозгу крейсера накопленную информацию. Но в принципе она может наделить воспоминаниями каждого из вас о никогда не совершавшихся вами путешествиях, открытиях, подвигах со всеми красками, звуками, запахами — всем спектром сенсорной информации подлинного события. В свое время утверждали, что коэффициент имитации неумолимо приближается к единице, к полному сопереживанию. Горячие головы додумались даже до того, что это, мол, означает следующую стадию эволюции. И пожалуй, некоторые основания для таких утверждений были. Ученым удалось добиться почти невероятного. Скажем, противоречивая, психологически враждебная вашей личности информация, которую принесла ракета, вытеснялась, вернее не допускалась в подсознание. И тут весьма точная аналогия с действием защитных механизмов психики.
— Но почему же в обычных условиях мы не используем этот эффект в полной мере? — спросил Доннер. — Вероятно, имело бы смысл не ограничиваться только утилитарным подходом, — неуверенно добавил он.
— Ваше сомнение справедливо, Доннер, — неохотно ответил адмирал, — но тут опять-таки все не просто. С самых первых шагов мы натолкнулись на поразительные вещи. Между ракетой и человеком иногда возникала какая-то своеобразная, разумеется, чисто психологическая, но от этого не менее реальная обратная связь. И гибель такой ракеты с наведенным «я» человека иногда самым тяжким образом отражалась на его психике. Каким бы это ни было парадоксом, но зачастую возникал самый настоящий, трудно снимаемый шок. Словно с ракетой погибал и человек, какая-то часть его личности. Согласитесь, что для человека с пылким воображением мало приятного представлять, что где-то, например в недоступных глубинах океана, мерцает его плененное сознание, чуть ли не он сам, черт возьми, безо всякой надежды на возвращение. И это может длиться долго, немыслимо долго. Поэтому для успокоения испытателей даже пришлось встраивать в ракеты специальные подрывные блоки. Отсюда возникли столь жесткие требования к психике испытателей и операторов, что им немногие могли удовлетворить. И в конце концов решили обходиться без таких обратных связей. Для наших целей, кстати, достаточно передать информацию на кибермозг, исключая из игры человека. А в принципе все можно было бы сделать очень просто. Ракета, возвращаясь, передает информацию непосредственно на мозг испытателя. Немного психотерапии, немного фармакологии — и человек просыпается в полной уверенности, что именно он, а не ракета была в океане или космосе. Причем оказалось, что далеко не каждого еще можно в этом разубедить: всегда остается место для сомнения. Нам пришлось ввести тщательнейшую проверку наследственности испытателей, завести на каждого специальные генетические карты, потревожить их прабабушек и прадедушек до десятого колена. Словом, все эти процедуры были признаны излишней роскошью.
Настойчивый сигнал прервал его. Адмирал поспешно повернулся к экрану.
— Докладывает правобортный разведчик. — Размеренный холодный голос Доннера раздался из микрофона. — Диаметр циклона около семисот километров. Диаметр его «глаза» двадцать километров. Высота циклона до пятнадцати тысяч метров. Циклоническая циркуляция охватила не только всю тропосферу, но и нижние слои стратосферы. В переднем правом квадранте от вихревого тела циклона обособилась воронка смерча со сверхзвуковой скоростью вращения масс воздуха. Сейчас я пойду по восходящей спирали. Контрольные параметры — температура, влажность, давление — передаются кибермозгу. Я нахожусь в зоне ветров максимальной силы, где они, сталкиваясь, рвутся к центру депрессии и выходят в свой круговой путь. Градиент давления…
Голос прервался.
И в командный пункт с притушенными огнями, где горели только глазки и подсвеченные шкалы приборов, прорвался глубокий непередаваемый гул, заглушающий непрерывные удары грома, нескончаемый разъяренный рык, от которого, казалось, останавливается сердце и внутреннее напряжение мучительно, бесконечно длится до последней невыносимой границы. И вдруг — странное безмолвие: метеоразведчик вышел в «глаз». И это неожиданное, как блеск молнии, молчание болезненно ударило по нервам людей, заставив их тревожно насторожиться. Грандиозные колоннады, теряющиеся в небе, вырастали на экране с подъемом разведчика. Среди колонн этого зловещего языческого храма потоками крови мерцали неподвижные огненные стены — многокилометровые разряды молний, а в середине «глаза» сиял ослепительный солнечный свет и нежнейшие перистые облачка парили на фоне безмятежного неба. А в немыслимой бездне, уходящей вниз, гигантские волны в десятки метров высотой врывались в эпицентр циклона, разгоняя сутолоку пирамидальных волн.
— Градиент давления не могу замерить, отказывают приборы. Иду к крейсеру… У цели остается левобортный разведчик.
И сразу же взволнованная скороговорка Эванса перебила Доннера.
— Первый раз в разведке? — повернулся Родионов к лейтенанту.
— Да, — с запинкой ответил он, — впервые.
— Ах так! Поздравляю с боевым крещением!
— Благодарю, товарищ адмирал!
А левобортный разведчик между тем старался изо всех сил.
— Это поистине арена железных ветров! Когда-то капитаны писали в своих судовых журналах: «Ветер — как металл!», «Ветер — становится видимым!», «Ветер — бесконечность!», «Ветер — который бьет!» В этих лаконических определениях спрессована огромная информация!
Разведчик Эванса шел по спирали, повторяя маневры правобортного, и говорил, говорил, захлестнутый величием зрелища. Родионов слушал, изредка поглядывая на Эванса, а тот сидел с замкнутым видом, словно не имел отношения к экспансивности ракеты.
На пульте перед лейтенантом погас один из двух красных сигналов — правобортный разведчик вошел в свое гнездо на палубе крейсера.
Родионов сверил свои часы с корабельными, взглянул на приборы и, поколебавшись, наконец, спросил Эванса:
— Сколько времени занимает «промывка» памяти разведчика?
— С трехкратной страховкой не больше десяти минут.
— Займитесь этим немедленно. Подготовьте аппаратуру для меня. Проверьте бортовые системы разведчика.
— Есть! — с готовностью откликнулся лейтенант. А Доннер невольно вздохнул, но промолчал.
На небольшом экране перед Эвансом струилась сложная кривая — электроэнцефалограмма правобортного разведчика.
Через несколько минут это была уже правильная синусоида, затем она почти выположилась, лишь изредка давая всплеск.
Лейтенант трижды повторил все процедуры, «промывая» самые глубокие контуры, пока не получил безупречную прямую линию — матрица электронного мозга была готова принять любую наложенную извне программу.
— Товарищ адмирал, матрица разведчика свободна. Вы можете пройти в пост записи. — Справа от лейтенанта открылась дверь в звуконепроницаемое помещение, где стояло глубокое кресло, опутанное проводами датчиков, идущих к сферическому шлему.
Когда Родионов откинулся на спинку кресла, Эванс, быстро подключив датчики, приостановился и нерешительно проговорил:
— Товарищ адмирал, лишний раз хочу вас предупредить. Матрица воспроизводит не только глубинные структуры психики, но и ваше сиюминутное умонастроение. Поэтому рекомендуется как-то собраться, иначе у цели разведчик может понести все, что угодно, а скорректировать его нельзя. В лучшем случае — выключить. Иногда, — помедлил Эванс, — это приходилось делать, когда в командном пункте появлялись дамы. Я сейчас вот тоже говорил явно с избыточной восторженностью.
— Хорошо, лейтенант. Постараюсь изгнать из сознания все чересчур образные соображения.
Вернувшись к пульту, Эванс проследил процесс заполнения матрицы. Когда контрольные кривые приобрели стабильность, ритмически повторяясь до тончайших деталей при различной глубине разрешения, он снова нажал кнопку, и дверь поста записи ушла в сторону. Освобождая адмирала от датчиков, он спросил:
— Сразу же отправим разведчика в полет?
— Не будем торопиться, наоборот, возвращайте левобортный.
Когда Родионов, приглаживая слегка взъерошенные волосы, уселся на свое место у пульта, из микрофона раздался голос Делонга, заглушаемый пронзительным свистом ветра.