В месте здесь
Шрифт:
Города развернуты в море своей сердцевиной, без предместий. Крыши домов перемешаны с крышами корабельных надстроек. Камень домов растет из острова. На другом острове что-то другое, разноцветные дома взбегают на гору, за ними гнаться по лестницам – как выбрать из них правильную? Путь зовётся прекрасным – независимо от того, идти по нему вниз или вверх. Хорошо помнить, что над твоим домом есть что-то выше. Улицы текут навстречу водопадами ступеней, с каждой видно море внизу. Небо – хороший фон для домов, а на площади строили корабли.
Другой город спрятался в тени выметенного акрополя между круглых узкогорлых кувшинов бухт, между носорогов, пьющих из моря. Плывёт на каменном корабле, пугаясь солнца так, что
А крепость нужна, чтобы видеть волны, мысы, небо во весь простор, чтобы сберечь его. Это трудно, стены осыпаются, не выдерживая длительности и величины усилий. Им помогают пришедшие к ним – стены держатся на взглядах, привлекают их и переправляют в ветер. Камень включает в себя древнюю жизнь, волна – продолжающуюся. Ветер – будущую? Ждут тех, кто сможет справиться со свободой лучше, не разменять её на склоки, которые кончаются Эгоспотамами. И морское кладбище никогда не спокойно – просверлено цикадами и продуто ветром. Рядом с мгновенностью появления и исчезновения. Свобода – распознающая, к какому берегу стремиться, а какой – чужой. Солнце над камнем – жёсткое.
Встретимся в воде грота на Тилосе и будем плыть между островов. Запах соли и йода, чабреца и полыни. Закат дает мягкость камням, лунный свет – стальную жёсткость морю. Берег в длину огней.
К УЩЕЛЬЯМ (САМАРИЯ, РИХТИС, ИМБРОС)
Ночью, что не отличить горы и небо. В ветре, надевающем всё, что с собой. Далее светом, натыкающимся на самое острое, пока не начинает слепить. Прилепившись к неровной стенке в спуске к просыпающемуся в тенях. Всё глубже проваливаясь по соснам. К валунам реки на дне, то исчезающей в подземные ходы, то появляющейся – только свет способен выявить ее прозрачную воду. Текущая – сама себе тень. Во вливающейся в длинную воронку жаре движущимся стеклом перебрасывая краски преломлённого света с блика на блик. Течения деревьев пытаются успеть за ней, но быстро устают и лежат, отдыхая. Белые камни тоже плывут к морю – киты и сёледки, высовывают лбы над водой, можно идти по их спинам. В самом узком – следуя воде, над водой, занявшей всю стиснутую ширину.
Стены все выше и все расчерченнее. Белые бороздки пальцев. Волны. Мозаика плит, вплавленных во что-то ещё. Чешуя ящеров. Рифлёное железо с листом метров сто шириной. Блоки кладки строений неведомых народов. Прожилки белого в розовом. Цвет оранжевого огня. Кто-то пытался тут жить внутри хаоса когда-то случайно упавших и случайно обточенных водой камней, но ушёл, оставив загородки садов и церкви. Прутья собрались под валуном, упираясь в него – чтобы не упал? чтобы убежал на них сороконожкой?
Человек – точка у высоты стен. Может быть, высота и вертикальность таковы, что дно не удержится в огромной прорези и будет падать дальше, неизвестно сколько. Совсем наверху – коричневый, белый, голубая дымка. Может быть, ущелье проточено небом – беспокойным и горячим. Очень много пространства – даже в самых узких местах не тесно, потому что небо над головой. Клином, как между небоскрёбов Нью-Йорка. Стены чуть наклоняются над дном, хотят спрятать его от неба? И когда они встретятся, появится зал с потолком трехсотметровой высоты, в таком тоже не будет тесно ни звукам, ни людям – тем, кто умеет войти в пространство не вбок, а вверх.
Выход к морю – только морем и можно дальше.
Скрытное – даже не тропинка, а путь, что постоянно теряется между камней и деревьев, приходится порой не идти, а перелезать по валунам, опираясь и на руки. Вода перебрасывает путь в своих ладонях с одного берега на другой. Она никогда не светла – такая и точит камень, а не просто льётся по нему. Когда ей надоедает, она разливается спокойно, отражая камни, чуть качая падающие в неё лимоны, и в неё смотрятся улитки.
Скалы прячутся за зеленью. Начиная с тамарисков, обходящихся без листьев, держащих жёлтые цветы тонкой сеткой зелёных прутьев. Пурпурные колокольчики, голубые крестики, сонные маки. Между ними цветы бликов, хотя вода не очень склонна пускать сюда солнце, пусть оно выжигает пустые скалы наверху. А юг выглядывает этим ущельем на север и прихватывает с собой пальмы. Синий вода оставляет себе, белый – камню.
Падают оливки, никто не собирает их. Огромные сладкие апельсины тому, кто смог дойти – только человеку, осёл с поклажей фруктов на рынок тут не проберется. Луковицы фиг под лапчатыми листами, гроздья мушмулы. Тем, кто жил, дорога оказалась нужнее – и остались пустыми дверные проёмы домов, обрамлённые найденными поблизости плитами. Здесь хорошо было бы в уединении тому, кто не запирает замков и не ходит на рынок – может быть, он тут и живёт, но вода о нём не скажет.
Мох и плющ, тихие змеи корней, высоты вроде бы нет – не считать же ей полуметровые водопадики, которые вода устраивает, когда ей надоедает молчать. Но есть и скрытая высота – и вода летит (не падает – падает то, что разбивается) с тридцати метров, открывая свой блеск. Разделяясь на линии и точки, легко собирается снова (больно ли ей – не знает никто).
На выходе никого, кроме морских ежей, которым лень хорошо прикрепляться к камням – так привыкли к спокойствию. Им не нужен ни катер, ни автобус, так что выбирайся отсюда как хочешь. Или против течения воды, или жарким открытым небом – одно другого не легче.
Нет воды – откуда взялось ущелье? Может быть, прорезал свет, сухой свет – близко к Белым горам.
Вначале почти ничего и нет – свет только собирается, концентрируется на тропе среди колючек, строивших из шестиугольников геодезические купола задолго до Бакминстера Фуллера. Скалы поднимаются нерешительно, путаясь в кустах и деревьях. Кажется, что ущелье где-то не здесь, сбоку. Белые овцы ещё пытаются найти что-то среди белесой травы. Но постепенно тропа становится дном световой реки, ровным и спокойным. Темнота смотрит на нее из гротов, прячется в дырах камней, удивляется и не мешает. Свет ускоряется, завихряясь, скалы неровные и не вертикальные, деревья следуют ему, превращаясь в торчащие во все стороны коряги.
Свет поворачивает и сжимается, на тропинке руками не развести, каменная труба колеблется, по ней бегут горизонтальные трещины, из вертикальных стен выходят деревья, корни вьются письменами, из белого камня вылезают черные змеи, тюбик выдавливает полосы рыжих скал, путь ровен до скользкости, но если и упадёшь, свет вытолкнет в спину, зацепиться за стены не получится.
Камню остается только раздвинуть свой нависающий занавес. Свет торопится, расширяется в равнину без пятнышка тени, только жесткие фиолетовые подушки чабреца кружат голову, не дают договориться, договорить и понять. Ещё долго идти до шелка ягод, ещё дольше до улыбки волны.
Нет воды – никто тут не жил, все только проходили. Может быть – пугались света без темноты.
Есть ущелье, проточенное ночью.
ВАРИАНТЫ (ГЕНТ)
Рынок, напротив з'aмок. Оба в воде: рынок – чтобы приплыли, замок – чтобы не добрались. Но вода уходит в песок – и город снова и снова прокапывается к морю. Воду охраняют тяжёлые башни в острых колпаках. От дворца, где родился отобравший было свободы император, только ворота остались. Скатертью дорога.