В море !
Шрифт:
Эта внезапно блеснувшая мысль повергла Неглинного в ужас и отчаяние.
А ведь он действительно раньше осмелился осуждать ее!
"Ах, зачем я пустился в теоретические рассуждения, осел эдакий!" - подумал он в тоске, не зная, как ему быть теперь. И, необыкновенно деликатный по натуре, Неглинный совсем упал духом.
А Нина Марковна, ничего не подозревавшая и, разумеется, не думавшая, что Ника кому-нибудь расскажет об их отношениях, между тем продолжала:
– Сердце женщины очень сложный инструмент, милый Василий Николаич, и с ним надо обращаться бережно... очень бережно... Вот вы сказали: "неужели бывают такие лживые и безнравственные женщины, как героиня романа
Неглинный горячо протестовал.
Разве он говорил про таких женщин? О, он, хоть и мало знает их, но в состоянии понять, что жизнь создает трагические положения, когда самой чистой, нравственно прекрасной женщине приходится таить что-нибудь на сердце. Осудить подобную женщину-страдалицу - святотатство.
– Ужели вы считаете меня способным на такую... такую низость, Нина Марковна?
Всю эту тираду, и особенно заключительные слова, Неглинный произнес таким восторженно горячим тоном, с такой искренностью и чуть не со слезами на глазах, что Нина Марковна с изумлением взглянула на взволнованного Молодого человека и поспешила его успокоить.
– Отчего вы так волнуетесь? Я верю вам, вполне верю, - ласково промолвила она и заметила, что Неглинный просиял.
– Такие люди, как вы, нынче редкость... Вы слишком большой идеалист и за то вас ждет много разочарований... Что делать! В юности и я была идеалистка, а с годами стала недоверчивее к людям. Да и многие ли так относятся к женщине, как вы?.. Многие ли ее понимают? Да, милый Василий Николаич, вы правы, в нашей жизни бывают трагические положения!
– как-то загадочно протянула адмиральша и мечтательно-грустно задумалась, склонив чуть-чуть свою голову на руку.
Ей очень хотелось "высказаться" и дать яснее понять другу Ники, что и ее судьба трагична. Многие женщины ведь любят драпироваться в тогу непонятой страдалицы, особенно когда рассчитывают встретить горячее сочувствие. А этот доверчивый и несколько "смешной простофиля", по мнению адмиральши, с его идеализмом и застенчивостью, был таким благодарным слушателем.
И, после минутного молчания, адмиральша, словно бы очнувшись, проговорила:
– Наш разговор напомнил мне грустную историю одной моей хорошей знакомой, даже можно сказать, приятельницы, и я о ней задумалась... В самом деле, ее жизнь не из счастливых... Судите сами, Василий Николаич. Моя приятельница еще молода, ей тридцать лет, полна жизни, недурна собой...
"Прелестна!" - мысленно перебил адмиральшу Неглинный, догадавшийся, о ком идет речь.
– ...Вышла она замуж совсем юной, не испытавши еще настоящего чувства, за превосходного человека, которого она уважала, но не любила... Этот брак par raison*, конечно, был ошибкой с ее стороны, но не она была в ней виновата... я знаю... Она мне рассказывала...
______________
* Здесь: не по любви (франц.).
Ну, а далее обыкновенная история... Через несколько лет супружества, моя подруга впервые узнала настоящее чувство... Она боролась с ним и не могла побороть его... Она полюбила другого безумно, горячо... Что ей было делать?.. Сказать мужу, который боготворит ее, смотрит ей в глаза и живет ею? Разбить жизнь человека, которого она уважает и любит, как верного и доброго друга? На это у нее не хватает решимости, ей жалко его... И, наконец, какое она имеет право?
"О, какая святая женщина!" - снова пронеслось в голове молодого человека, и он, умиленный, продолжал слушать с благоговейным вниманием, взглядывая по временам на грустное лицо рассказчицы с сочувственным восторгом. Она сама, казалось, была растрогана чужой несчастной судьбой, и голос ее, тихий и нежный, звучал скорбными нотками.
Справедливость требует, однако, заметить, что адмиральша, рассказывая эту повесть о своей "бедной подруге", несколько отступила от действительности, вероятно для более сильного художественного впечатления на такого "фефелу", как Неглинный.
Вместо того, чтобы прибавить своей "подруге", как это обыкновенно водится, годик, другой, третий, она, напротив, великодушно сбавила ей целых пять лет, но зато, впрочем, скромно назвала ее "недурной", хотя считала очаровательной. Забыла она также перечислить в хронологическом порядке все ее увлечения и с "пожертвованием всем", и без пожертвований, а только с флиртом, которые бывали до того времени, когда она "впервые" полюбила "другого". Кроме того, рассказчица значительно отступила от истины, приписав сваей "подруге" и "тяжелую борьбу с чувством" и "страх" разбить жизнь "боготворившего" ее человека. В действительности - и адмиральша это отлично знала - "подруга" без особенной борьбы обманывала доверчивого мужа, пользуясь его частыми уходами в море.
Впрочем, какая же повесть, да еще рассказанная женщиной тридцати пяти лет, с пылким темпераментом и только что расставшейся с любимым человеком, - бывает без художественных красот!
И Нина Марковна, заметившая, что ее рассказ производит на слушателя потрясающее впечатление, продолжала:
– И бедная моя подруга должна была скрывать свое чувство, казаться веселой, когда грустно, играть комедию, когда на сердце драма... Разве это не ужасно?
– Ужасно!
– ответил Неглинный с таким искренним сочувствием и таким подавленным трагическим голосом, точно он сам в эту минуту переживал все перипетии этой драмы.
– Признаюсь, я не могла бы обвинить эту несчастную женщину, несмотря на то, что она и обманывает мужа. Она ведь сама страдает, хотя в обществе и носит маску... А ведь ее многие обвиняют... Про нее бог знает что рассказывают, на нее клевещут...
– Какие-нибудь негодяи!
– энергично воскликнул Неглинный, готовый в эту минуту, несмотря на свою кротость, задушить каждого "мерзавца", который осмелился бы сказать что-нибудь дурное об адмиральше.
– Не негодяи, а так называемые порядочные люди из общества и больше всего, разумеется, дамы, которых вы считаете такими ангелами, добрейший Василий Николаич, - с едва заметным раздражением проговорила Нина Марковна.
– Но эта святая женщина, надеюсь, не обращает внимания на эти гнусные сплетни... Она выше этого?
– Еще бы! Слишком было бы много чести для них!
– ответила адмиральша с высокомерной, презрительной усмешкой.
– Сами осуждающие каковы!
Разговор о порядочных женщинах, часто несущих страдальческий крест и кару несправедливого осуждения, продолжался еще несколько времени. Говорила больше адмиральша, а Неглинный подавал только сочувственные реплики или делал восторженные восклицания. К концу беседы он так был очарован адмиральшей, обладавшей способностью приноравливаться к людям и тем легче нравиться им, что пожалей она теперь хотя бы какую-нибудь страдалицу-"подругу", принужденную, по примеру героини Бурже, любить и обманывать троих разом Неглинный, при всей своей суровой добродетели, не имел бы сил осудить ее.