В направлении Окна
Шрифт:
Вот в этой-то комнате, устроившись с сигаретой у поднятого, несмотря на холод, окна. Холл терзался, ехать ему в Женеву или нет. Хотя вранье, что там было думать, все было уже внутренне определено, Анна обрадовалась его рассказу и даже поздравила — «Я так счастлива за тебя» — право, можно было и обидеться — будто Овчинников вытащил его бог весь с какого дна. Но Холл не обиделся, а только выстрелил окурком на площадь Академии, с грохотом вернул раму на место и вымолвил, обращаясь к магнитофону:
— Да, был я вольный стрелок.
На Женеву в середине ноября неожиданно пали морозы, и город встретил Холла снегом, инеем и сосульками;
Женева была запружена войсками. Кроме полиции, на каждом углу поднимали хлысты антенн армейские «джипы», патрули стимфальских черных беретов гремели подковами сапог по граненым камням мостовых — можно было подумать, что Серебряный Джон решил завоевать Европу, начиная с середины. Холл даже не сразу догадался, в чем дело, — ну да, совещание государств-участников Стимфальского блока на уровне министров иностранных дел — Блессингтон, Хаксли, Пуркинье, Овчинников и прочие, самый разгар, каждый лезет вон из кожи, чтобы переложить на плечи собратьев основное бремя расходов по союзной солидарности.
Миновав тройной кордон оцепления, Холл с двумя сопровождающими шел по сводчатым коридорам огромного дома с пестрыми витражами стрельчатых окон и величественными дверями в два человеческих роста; откуда-то из глубины доносился писк принтеров, изредка проходили люди с бумагами. Наконец его привели в зал — иначе нельзя назвать это помещение с бассейном и зимним садом — и велели ждать. Усевшись на диван, Холл предался ожиданию, разглядывая в воде необычного вида рыб, похожих на осетров. Через некоторое время он обнаружил, что отнюдь не одинок — по ту сторону бассейна, полускрытый зарослями каких-то вьющихся растений, с журналом в руках сидел человек в джинсах и синей рубашке. У ног его лежала овчарка, а через плечо к поясу пробегал белый ремень, и такая же белая кобура выглядывала у него из-под мышки; подняв голову, Холл увидел второго, весьма похожего на первого — он расположился на галерее с балюстрадой, проходившей тут на месте отсутствующего второго этажа. Оба не обращали на гостя ни малейшего внимания, и Холл испытывал неловкость, не зная, следует с ними здороваться или нет.
К счастью, скоро в конце зала открылась дверь, к Холлу подошла очень милая девушка и сказала, что господин министр сейчас выйдет, и действительно, спустя десять минут показался и сам Овчинников.
— Здравствуйте, Холл, рад вас видеть, — объявил он, протягивая руку метров, наверное, за восемь. — У нас тут страшная запарка, как долетели?
Долетел. Вот когда стало окончательно ясно, что обратной дороги нет, и что добравшись до этих палат с осетрами и собаками поздно отказываться, что бы там Овчинников ни предлагал. А предлагал он вещи, между прочим, крайне интересные и привлекательные.
— Начну с задачи. Холл. Суть ее внешне проста — перейти в космосе рубеж Земли — смотрите сами — что ни говори, но Дархан и Криптон, и даже Изабелла — все это, без спора, малопонятные, дикие, но все же модификации Земли. А нам в ближайшее время предстоит контакт с тем, что с Землей не имеет ничего общего.
— А Леонида? — машинально спросил Холл.
— Леонида, безусловно, камень преткновения, но нас там отказываются понять совершенно сознательно, что уже свидетельствует о понимании. Но как на пример мы на это, естественно, ориентироваться не можем. Словом, конкретно я предлагаю вам должность директора, скажем так, культурной программы контакта. Значит это вот что: вам и вашим людям предстоит решать, что и как рассказывать соседям по Системе о живописи, литературе, об искусстве Земли в целом. В вашем распоряжении будут более чем значительные средства и очень широкие полномочия. Решайтесь, Холл.
— У меня есть несколько вопросов, — сказал Холл. — И первый такой — здесь можно курить?
— Ради бога.
Холл полез за сигаретами и тотчас же, неведомо как, огромная псина очутилась рядом и положила голову ему на колени; оба сидельца, как он заметил краем глаза, одновременно отложили журналы. Холл закурил, стараясь, чтобы дым не попадал на собаку.
— Почему выбор пал именно на меня? Я до сих пор не имел дела ни с каким контактным ведомством.
— А у нас и не было до сих пор никаких контактных ведомств. Вы встанете у истоков, Холл, у самых истоков. А причины в общем таковы — вы один из ведущих специалистов на стыке искусства, науки и техники, вам едва-едва тридцать, вы глубоко симпатичны мне лично и вдобавок ваша кандидатура признана лучшей по системе тестов Юнга, шестьсот восемьдесят семь пунктов, не шутите! — Овчинников засмеялся.
— Что-то я не припомню, чтобы мне в последнее время задавали какие-нибудь вопросы.
— Разумеется, Холл, зачем же существуют все эти карлойды, моделирование личности и прочая чертовщина? Естественно, вас никто не беспокоил. Уже одно то, что вы воевали, много значит.
— Вы прекрасно знаете, что ничего героического я не совершил.
— Дело отнюдь не в этом, дело в степени социальной ответственности и, кстати, вы напрасно скромничаете — именно героическое вы и совершили. Что вас еще интересует? Вероятно, деньги? Если я ничего не путаю, вы собрались жениться?
— Об этом вам тоже рассказали карлойды?
— Не сердитесь. Холл, положение обязывает. А деньги такие: вы будете входить в категорию класса С по ДЖИДИТС и ЮНЕСКО, да-да, не удивляйтесь, мы — военная администрация, ничего не поделаешь; значит, около двадцати тысяч по стимфальскому номиналу, так сказать, за звездочки, и еще половина от них — государственных, плюс все блага — машина, киборг-обслуживание и прочее... ну, и еще, Холл, перспектива.
— Студенты всегда меня спрашивают — какие сроки?
— Со сроками пока вопрос сложный, но, словом, вы решились?
Он помнил, как в тот момент в душе поднялась ледяная волна страха, как в самолете, когда уже заперты все двери и турбины одна за другой пробуют голоса — есть все же какое-то шестое чувство; под рубашкой от ключиц к животу скатилась холодная капля; он сказал:
— Я согласен, но ситуация представляется мне не совсем ясной...
— Думаю, что она еще запутанней, чем вам представляется, но давайте перейдем в другое помещение и там обсудим детали.
В комнате, от которой у Холла остался в воспоминаниях лишь головоломный рисунок паркета да обилие граненого стекла в ампирных оправах, их ожидали два человека.
— Итак, знакомьтесь, — заговорил Овчинников с порога, — доктор Хедли Холл, директор нашей культурной программы. Это — профессор Брайан Брид, директор научно-технической программы, и Шелтон Карри, начальник медико-биологического проекта. Вскоре к вам присоединится доктор Сарториус, историк, он сейчас в Абердине, сенсорную поддержку вам будет оказывать Гвен Стюарт, она прилетает на днях. Получается, как видите, своеобразный интернационал — Соединенные Штаты, Великобритания, Стимфал и даже Изабелла. Какие у кого сразу будут вопросы?