В направлении Окна
Шрифт:
— Послушай, ты ничего не знаешь про Мцхлаури? — спросил Звонарь. — Ты должен помнить его по Колонии. Сказали — работает в Заповеднике, я заезжал — нет его, но где-то, по слухам, в твоих краях.
— Ты забыл здешние масштабы. Заповедник от нас — другое государство.
Звонарь кивнул.
— Я иногда думаю — может, и хорошо, что я их не найду. Не на курорт повезу. А обещать могу только амнистию — тем, кто доживет.
Они молча выпили.
— Холл, — сказал Звонарь, — Я ведь для тебя сделать ничего не могу. Серебряный уперся как вол.
— Ты что же, специально обо мне говорил?
— Говорил.
— Я так полагал, что сижу здесь из-за Овчинникова.
— И не без Овчинникова. Я, конечно, не знаю всех ваших дел... впрочем, это бог с ним. Думаешь, Кромвель не знал о заговоре? Знал. Он с таким расчетом и ушел в Окно, чтобы дать Овчинникову развернуться.
— Твой Серебряный пошел на такой риск?
— А он рисковый старик, вы его плохо знаете. Но ты для него — неизвестность, а неизвестность — всегда угроза. Он ни за что не отделается от мысли, что вы с Овчинниковым — а может быть, и со Скифом — затевали что-то такое, о чем и сказать нельзя.
— Ты, кажется, читал мое досье.
— Да, читал.
— Хорошо, почему же я в таком случае еще жив?
— Потому что любое, так скажем, что ли, «белое пятно» — это еще всегда и шанс. И Кромвель не хочет его упустить.
Холл молчал, глядя в угол. Звонарь приподнял бутылку.
— Будешь еще? Послушай, дурацкий вопрос, но как у тебя с деньгами? Возьми у меня тридцать тысяч, это еще те, комиссионные. Тебе здесь понадобится.
Холл посмотрел на него, и Звонарь поднял руку:
— Ладно, извини. Хоть ствол-то мой у тебя цел?
— Цел. И прекрати меня жалеть. Это я тебя должен жалеть.
Они снова замолчали, потом Холл спросил:
— Заночуешь? Вон твой авиатор как спит.
— Нет, не получится. Надо лететь. У меня ночью в Парме встреча.
Вновь наступила тягучая пауза. Холл встал из-за стола и подошел к Звонарю вплотную.
— Все это я могу понять, но скажи мне — ты-то зачем лезешь в эту кашу, тебя кто гонит?
— Сам не могу объяснить, — Звонарь взял куртку и вышел на середину комнаты. — Знаешь, скребет что-то вот здесь... Да бог с ним. Лен, дружище, подъем, по машинам.
Они спустились с крыльца, пожали друг другу руки, мотор вертолета зафыркал, и Звонарь, глядя на Холла, и даже не на него, а куда-то вглубь, словно видел в нем какие-то дальние перспективы, сказал:
— Не падай духом. Если мы там провалимся, вам тут все начинать. Сюда они не дойдут. Ну, бывай. Когда еще свидимся.
Оставшись один, Холл стоял в оцепенении, свесив руки, и смотрел на дорогу, ведущую от Эдмонтона к пристани, на гору, покрытую лесом, потом повернулся, взошел на порог, взялся за холодную ручку и на некоторое время уставился в дверь, будто зачарованный, затем разжал пальцы, обошел дом и стал смотреть на закат.
Солнце садилось в дымку, диск его расплылся, сделался багровым, и на том краю равнины, куда он опускался, ему навстречу тянулись не то туманы из лесов, не то низкие облака. Вдалеке стучала пилорама, на противоположном берегу из трубы сахароварни текла тонкая прозрачная струйка.
Нелепое, бесконечное пространство с нелепым названием. Территория. Кесарь потыкался носом в сапоги и улегся рядом. Холл прислушивался к себе, а ему казалось, что он прислушивается к природе, ждет от нее какого-то знака. Но природа ничего не ответила на его вопрос. Холл в сопровождении собаки медленно зашагал к дому.
Валентина. Валентина. Все рядом, все сторожит, лишь чуть-чуть отпусти себя, чуть-чуть расслабься — и снова яма, из которой тебя год вытаскивала лучшая в мире психиатрия. Холл провел ладонью по теплым тумблерам автопилота-компьютера. Включено. Но нельзя же вовсе не думать об этом, что же за такое проклятие, от собственного мозга не убежишь и не спрячешься. Ладно... Он прикрыл глаза и сразу же увидел разъезжающиеся под тяжестью породы крепежные секции, над ним — двенадцать километров гранитных толщ, Блайя, семьдесят шестой, что-то сдвинулось в недрах, толчок в шесть баллов, сейчас...
Он свернул колонку, а ногой — что там такое? — Господи, ручной тормоз. Черт с вами, все-таки придется. Холл надорвал упаковку и проглотил кисловатую таблетку.
Успокойся, сказал он себе. Это кончилось. Этого нет. Ты жив, едешь в прекрасной машине по прекрасной автостраде, впереди приятная работа, отдых, а не работа. Трясет — ну и пусть себе трясет. Соберись. Как тебя учили. Ты не был трусом. Даже там. Ты был знаменитостью.
Пока не спятил. Как и все.
Нет, давай разберемся. Не все. Звонарь вышел оттуда с ясной головой, старик Кьезе. Интересно, сколько же сейчас Кьезе? В самом начале в разведотделе сектора их было двести сорок два человека, а в семьдесят восьмом, попав как-то в Зиммергласс-Студио, Холл — что-то подтолкнуло — провел радиоперекличку по старому секторному индексу — и отозвался один Кьезе. Вот как было. Три года ждал смерти, все вокруг сменились, все погибли, только он, как заговоренный, зная, что по всем законам следующая очередь — его.
Нет, так тоже нельзя. Не все же на Валентине было кошмар и безумие, была там и своя логика. Да, люди сходили с ума от клаустрофобии, но воевали. Надо начать с этого. Как вышло, что они забились в эти норы, и война пошла по вертикали?
«Нас загнали в эти пещеры, — подумал он, — вот как мы там очутились». Впрочем, заранее было известно, что так будет. Если на Земле карст — достаточно редкое явление, то на Валентине редкое то место, где его нет, три четверти суши пронизаны ходами и пустотами, как сырная головка; кроме того, есть еще какое-то интрузивно-химическое выветривание, или что-то в этом роде, это тоже как будто карст, только вулканический, разрушаются магматические породы, и под землей остаются обширнейшие полости, простирающиеся на очень большую глубину — такие нижние этажи на тамошнем жаргоне именовались «метро».
Пещеры — это одно. Другое — то, что не то пять, не то шесть тысяч лет назад на Валентине существовала цивилизация, которая тоже чрезвычайно активно закапывалась в землю, сооружая тоннельные системы и подземные города. Почему? Неизвестно, но скорее всего, по той же причине, что и в наши дни — слишком близко располагался выход из Системы. От той цивилизации сохранились только циклопические комплексы на разных глубинах, да геометрические орнаменты на стенах. Ее не спасли землекопные ухищрения, как не спасли бы они и Звонаря с его компанией, если бы Кромвель не вошел в Систему и не взял штурмом Тихану-Главную. Но все эти древности здорово пригодились.