В неизведанные края
Шрифт:
Сегодня кормят гораздо скуднее, чем вчера, – вероятно, убитый перед пургой олень приходит к концу. Ятыргын не главный в стойбище: я видел днем двух более важных жителей – одного толстого чукчу в коричневой с красной полосой камлейке (ситцевый чехол сверху кухлянки) и другого высокого эвенка в желтой ровдужной [20] камлейке. Они ходили по стойбищу, от нечего делать разглядывали одометр на нашей нарте, пробовали катить нарту взад и вперед. По-видимому, в их яранге живет Тнелькут и оттуда мы получаем мясо. Этот эвенк, как я узнал, уже давно поселился вместе с чукчами.
20
Ровдуга – выделанная оленья кожа, нечто вроде грубой замши. – Прим. автора.
Тнелькут пришел сегодня вечером с обмороженными щеками и рукой. Он ночевал у стада; очевидно, какие-то обязательства связывают его с этим стойбищем, потому что гость обычно не пасет стада (кажется, у него здесь есть свои олени).
Он рассказывал с большим воодушевлением, какая ночью была пурга и холод и как за эти дни сдохло от холода десять оленей. С Тнелькутом мне легко разговаривать: в то время как Ятыргын, чтобы объяснить что-нибудь, употребляет множество слов в самых сложных формах и сочетаниях, Тнелькут немногословен, говорит отчетливо несколько слов и дополняет их выразительными жестами. Вот и сейчас он картинно показывает, как дохнут олени – «камака» (термин русско-чукотского жаргона) и как при этом они сворачивают голову набок, высовывают язык и закатывают глаза.
Кроме Тнелькута за вечерней трапезой присутствует сын Ятыргына. Он, как полагается младшему, сидит сзади, в углу, и мать иногда передает ему через плечо кусок мяса. Чай он получает очень редко. Трудно сказать, сколько ему лет – одиннадцать или четырнадцать; он внимательными серьезными глазами смотрит на нас, как будто изучая и костюм и манеры.
На ночь Ятыргын уходит к стаду, но в четыре часа утра возвращается и посылает вместо себя сына.
У Тнелькута
А кто знает, что за границей много есть самородных красавиц!
Они милы от природы и не нуждаются в украшениях,
Хотя тело их покрыто пылью, но бело, как баранье сало.
13 февраля пасмурно, ветер стих, мы можем ехать дальше. Сегодня наш караван ведет Эйчин: во время кочевки это лежало на обязанности женщин, а мужчины очень не любили вести грузовых оленей и считали это унизительным. Тнелькут опять уехал вперед на своей легковой нарте.
Эйчин для поездки в гости приоделась: на ней хороший керкер из темного одноцветного меха, а на спине повязан русский платок. Костюм заканчивается парой меховых сапог, затянутых у колена поверх керкера; самая красота, по-видимому, в том, что икры делаются очень толстыми – как бочонки. При этом чукотская красавица идет переваливаясь. Постоянное сидение в пологе искривляет ноги чукчанки, широкие штаны керкера мешают ходьбе, и походка становится похожей на утиную.
Эйчин большей частью сидит на нарте. Оленей вести не надо, мы едем по следу Тнелькута.
Скоро начинает падать густой снег. Спустившись с холмов, мы попадаем в широкую долину реки Мильгувеем. Ничего не видно: снег внизу, снег в воздухе. Мы начинаем восхищаться опытностью Тнелькута, который без компаса так уверенно идет на юг.
Но восхищаться, кажется, еще рано: подойдя к подножию каких-то холмов, след вдруг круто поворачивает влево, вдоль них. Очевидно, Тнелькут взял слишком вправо, и теперь приходится идти на восток.
Яранги Тнелькута стоят на склоне холмов. Сквозь снег и мглу сначала видны только черные концы жердей, высовывающиеся из дымового отверстия, а потом уже вырисовываются очертания трех яранг. Между ними стоят, как обычно, пустые и груженые нарты – с запасными пологами, с продуктами; два крытых возка указывают, что здесь есть две семьи с маленькими детьми: при кочевках детей возят всегда в этих закрытых возках, потому что мать слишком занята надзором за гружеными нартами.
Нас встречают очень радушно. Тнелькут – середняк, у него 400 или 500 оленей, но такое стадо только дает ему возможность постоянно быть сытым. По исследованиям Чаунской культбазы, минимальное количество оленей, которое необходимо для семьи в 6 человек при тогдашнем хозяйстве с исключительно мясным питанием, – это 300 голов. Когда у чукчей оленей меньше, то стадо быстро уменьшается, попросту съедается. Для каждого члена семьи в среднем нужно было убивать по оленю в месяц. Чукотские олени очень мелкие, и чистый вес мяса (без кишок) иногда не превышает 20 килограммов, лишь у хорошо упитанных взрослых оленей достигает 30–35 килограммов и редко больше.
Кроме оленьего мяса, чукчам в тундре было нечем питаться: охота давала очень мало, да и постоянная пастьба стада не оставляла времени для охоты. Оленные чукчи вели напряженную трудовую жизнь. Мужчины и молодые женщины были всегда заняты у стада и, чередуясь, стерегли его по ночам. Пожилые хозяйки, а часто и молодые, вернувшись из стада, должны были весь день варить пищу, чинить одежду и чуть ли не полдня тратить на выбивание, установку и сборку полога.
Поэтому оленеводы с презрением смотрели на береговых чукчей и считали их лодырями: пища сама идет к ним, стоит только выехать на байдаре в море. Но на самом деле жизнь береговых чукчей была в то время также тяжела, и некоторые исследователи считали, что им живется труднее, чем оленным. Переход к новым формам жизни и полное изменение быта чукчей прежде всего захватили береговых чукчей. Здесь легче всего было создать звероловные артели, снабдить их моторными шлюпками, приучить к жизни в домах, обслужить все население школами. В этом направлении к 1935 году были сделаны уже большие успехи, особенно в восточной части Чукотского округа.
Гораздо труднее было изменить быт оленеводов. Чтобы сделать оленное хозяйство рентабельным, надо было слить несколько стад вместе, так как стадо в 2000 голов обслуживают столько же человек, как и стадо в 300 голов. Освободившихся при этом пастухов можно поселить оседло в тех местах, где они могут заняться звероловством, рыбной ловлей или какими-либо промыслами. Надо было избавить чукотскую женщину от ее рабского подчинения яранге, которой она отдает всю жизнь.
Но провести такую реформу было сначала очень трудно: ведь это коренное изменение всего быта оленеводов.
Из северных районов Чукотки ко времени нашего пребывания больше всего сделано в этом направлении в западной части, Островновском районе (теперь район Восточной Тундры). Здесь был построен по морскому побережью ряд изб, в которых оленеводы оставались для охоты на морского зверя, в то время как пастухи со стадами уходили в глубь гор. Но эти мероприятия тогда еще не охватили всех оленеводов района, это были только первые зачатки сложной реформы.
Сегодня Тнелькут, по-видимому, убил оленя, и нас кормят особенно обильно. Начинаем мы с обычного блюда – вареного, мелко нарубленного мяса, потом следует мороженое мясо, разбитое на маленькие кусочки, также очень вкусное. Мясо разбивают каменным пестиком в кожаном ведерке, поставленном на плоский камень.