Шрифт:
Живой по завещанию
Был чудный осенний день, мистер Ганн смиренно сидел в своём кресле, вдыхая приятные ароматы, доносившиеся с кухни. Он не хотел с кем-либо говорить о своих достаточно грустных мыслях, но и не желал разговаривать в полном одиночестве, хоть уже давно не было моментов, когда это чувство отпускало его. Но его всё же сейчас могли услышать…
– Я готов. Знаю, что скоро меня не станет. Потом не станет и памяти обо мне, а возможно, и этого города. Города, с которым я провёл всю свою одинокую жизнь…
Старик приподнялся
– Даже не знаю, слышали ли хоть краем уха обо мне те, с кем я так и не увиделся, отдав жизнь городу?! Были где-то письма… Там были их имена… Надо будет найти, освежить память. Пока руки ещё не совсем немощны и способны писать. Жизнь прожита. Жалеть о сделанном поздно, но самое время задуматься, как много дел я не довёл до победного конца… Сколько всего не сделал…
– Мистер Ганн, ваш кофе уже готов! Сейчас допеку последние блинчики и жду вас к ужину!
Это был голос необычайной женщины! Она скрасила одиночество старика и не дала ему в полной мере почувствовать себя немощным. Эта была вторая женщина в жизни мистера Ганна, к которой в некой мере он хранил свою преданность.
– Хорошо, Джуди! Буду благодарен, если принесёшь ужин сюда! Сегодня нам с тобой придётся в пыли покопаться…
– Ладушки. Но, раз так, обязательно примите сегодня вечером ванну, а то будете чихать до посинения. Хорошо?
– Да уж, милочка, это вы верно подметили. Пыль – мой злейший враг в этом доме…
Не услышав в ответ ничего, кроме негромкого смешка, Форд Ганн погрузился в томные мысли о том, что будет с городом после его смерти и как этого избежать. В частности ему стало жалко мистера Гардена. Форд не мог не улыбаться мысли о том, как он заботится о своей дочке. Однако ему всегда было трудно помочь, так как Гарден почти никогда ничего не просил для себя… Под конец своих размышлений Форд подумал и о своей семье… Он пытался представить то, что в данный момент говорят о нём троюродные правнуки. И отчасти его мысли были верны.
Не так давно у дальних родственников Форда Ганна, Леона и Глэдис Эванс, зашёл разговор о семье. Однако это произошло вовсе не от желания изучать семейное древо, не от любви к родственникам и даже не от стремления воссоединиться с теми, о ком давно забыли. О, нет, брата и сестру интересовало совершенно другое…
– Так, то есть ты собираешься занимать целую комнату, но меньше платить за квартиру, потому что реже пользуешься ванной? Верно, Глэд?
– Если тебя не устраивает рациональный подход, братец, то можешь хоть завтра съезжать к любому родственнику, если хоть кто-то из них о нас помнит. У меня есть знакомый, готовый стать квартиросъёмщиком!
– Ну, спасибо, сестрёнка! Только не забывай, что платить он будет нам обоим, так как мы владеем этой квартирой поровну. Думаю, ты выпендриваешься из-за непогашенного кредита. Может, тебе стоит поработать на дядю Дэна, который приходил на твой шестой день рождения? Так и с кредитом разберёшься, и стоимостью арендной платы манипулировать не будешь. Даже есть шанс, что мужика себе найдёшь!
– Ему сорок, Леон, так что не смешно! Я тоже слышала кое о ком из родни, у кого ты бы мог подработать, но лет-то ему минимум в два раза больше, чем дядюшке…
– Ты о старикашке у черта на куличиках? Фанд, что ли, звать… Так он уже умер наверняка. Да и вряд ли нам о нём говорили без преувеличений. Даже и был ли он, спорный вопрос.
– Ой, ты гений наш… Хотя… Возможно, тут ты и прав. Мы же даже фамилии его не знаем. Так что… Кстати, как идут дела с продажей того барахла, что ты купил за «спасибо» и никак не уберёшь с кухни? Оно действует мне на нервы.
– Не меньше, чем твоя игра в экономиста, уж поверь… Завтра покупатель приедет. Но цену пришлось сильно занизить, так что, в итоге, я заработал с этого от силы на ужин. Ха! Думаю, увидели бы нас с тобой родители, стали бы вновь выяснять отношения, спорить, в кого же мы такие инфантильные дураки…
– Это точно…
На следующий день пожилая сиделка зашла утром в спальню мистера Ганна и обнаружила в кресле его бездыханное тело. Поднос с дорогим сервизом выпал у неё из рук, и осколки разлетелись по комнате. Испугавшись, Джудит начала собирать фрагменты посуды, извиняясь перед стариком. И лишь через некоторое время снова осознала, что извиняться теперь не перед кем.
– Господь всемогущий!.. Мистер Ганн! – она трясла остывшее тело и сделала несколько несильных пощёчин, пытаясь привести его в чувство, но безрезультатно. Отчаявшись, сиделка попыталась нащупать пульс мистера Ганна, но лишь убедилась, что стоит перед мертвецом. Гладя его руки, она заплакала, чувствуя, что стала ещё более одинокой, чем была раньше. Однако спустя пару мгновений заметила свежий конверт, запечатанный накануне, а на нём лежала записка…
«Дорогая Джуди! Пишу Вам, поскольку хочу оградить Вас от некого безумства, которое последует дальше… Вы дороги моему сердцу, отчего прошу отнести моё письмо мистеру Гардену. После того, как он его прочтёт, Вы получите десять тысяч долларов. Этой суммы должно хватить Вам на…»
Не дочитав записку, но поняв её общий смысл, Джуд сначала свернула листок и схватила письмо, собираясь уйти, но потом, всё же, дочитала послание, не найдя в непрочитанной части чего-то важного.
– Ну что ж, мистер Ганн!.. Вы, как всегда, проявляете себя как истинный джентльмен, – женщина всхлипнула и положила дрожащую руку на остывшее плечо мертвеца. – Я знала, что вы – честный человек, Мистер Ганн, и что на вас можно положиться. Думаю, мы увидимся с вами… Жаль, что не в Лас-Вегасе, но… – она смахнула слёзы и легонько кашлянула. – …Но обязательно увидимся! Хоть десять тысяч… Лас-Вегас… Если мне крупно повезёт ТАМ… – указательный палец взметнулся в потолок, а после паузы резко устремился в пол. – То я окажусь ТАМ, но обо мне вам точно кто-нибудь расскажет! Прощайте, Мистер Ганн! Adieu!