В ОДНУ РЕКУ ТРИЖДЫ... - Осторожней с прошлым
Шрифт:
Как назло, коряга лежала далеко от берега, и было там не очень мелко – я едва доставал ногами дно. Пришлось нырять, а течение оказалось неожиданно сильным – меня сразу потащило в сторону от коряги. Вынырнув, я понял, что до дна мне уже не достать, пришлось усиленно грести назад. Встав наконец на корягу, я нащупал руками леску, сделал несколько глубоких вдохов и нырнул снова, не выпуская леску из левой руки. Но одной правой я не смог справиться с течением, меня снова потащило. Пришлось леску выпустить, но сделал я это так неудачно, что зацепился за нее ногами. Натяжение сразу ослабло – видимо, лежащий на берегу спиннинг «поехал». А леска совсем некстати скользнула между пальцами и застряла там. Я дернул ногой, пытаясь освободиться, но с первого раза это не получилось. Не получилось и со второго... Пришлось подключать вторую
Вот тут-то я и почувствовал, как кто-то хватается за мои ноги. Я раскрыл глаза, но в мутной речной воде увидел лишь расплывчатое пятно внизу. Почему-то сразу я не понял, что это Ольга – да что я вообще в тот момент понимал?! Лишь еще пару долгих мгновений спустя почувствовал, что ноги мои свободны и пробкой вылетел на поверхность. И не успел еще отдышаться, как в паре метров от меня вынырнула Ольга.
– Давай руку! – крикнул я и рванул к ней. Но жена плохо умела плавать, а течение неумолимо тащило ее за собой, поэтому ей приходилось выбирать – тянуть ко мне руку, или грести обеими. Она выбрала второе решение и была, конечно, права – дотянуться до меня она все равно уже не могла.
Я стал отчаянно грести, но то ли слишком выбился из сил, то ли Ольга попала в стремнину, только расстояние между нами все увеличивалось. Я рванул так, словно от этого рывка зависела моя жизнь! Да что там моя – от него зависела жизнь Оли, а это было для меня гораздо важнее…
Я почти успел. Почти догнал Ольгу; еще чуть-чуть, каких-нибудь полметра – и я бы смог дотянуться до нее!.. Но этой половины метра мне и не хватило. Рядом с женой закрутилась вдруг небольшая воронка. Я сначала не придал этому значения, но тут Оля вскрикнула – впервые за все это время, – ее развернуло, повело в сторону, и она исчезла под водой. Я завопил, глотая попутно воду, и нырнул следом, даже не набрав достаточно воздуха. Меня тут же подхватил водоворот и потянул вниз, чему я был даже рад. Наконец-то я разглядел совсем рядом под собой бьющую руками и ногами Ольгу. Теперь я до нее дотянулся – рука скользнула по голове. Я мгновенно сжал пальцы в кулак, прихватив Олины волосы, и стал толкать свое тело вбок, чтобы выйти из смертельной воронки. Несколько растянутых в вечность, обдавших ледяным ужасом смерти секунд ничего у меня не получалось – нас засасывало все глубже и глубже, а потом, словно и не было никакого водоворота, мне удалось это неожиданно легко, и я потянул жену вверх – к спасительной поверхности. Вынырнув и глотнув воздуха, я тут же погрузился снова и вытолкнул из воды Ольгу. Глаза ее были закрыты, лицо побелело.
– Дыши! Дыши! – заорал я, и, держа Олю одной рукой, другой попытался хлопнуть ее по щеке. И сразу с головой ушел под воду. Сил у меня не осталось совершенно. За мной следом медленно погружалось тело жены. И все же я смог еще раз поднять ее голову над водой, непонятно как выкарабкался сам и стал судорожно озираться, в дикой надежде, что берег где-то рядом. Но то, что я увидел, повергло меня в еще больший ужас, чем тот, что я пережил в глубинах водоворота. Нас несло по самой середине реки. Я отчетливо понял, что не смогу выплыть не только с бесчувственной Ольгой, но даже в одиночку. Впрочем, без нее я плыть никуда и не собирался.
И тут – то ли догнал нас прошлый водоворот (как долго они «живут» – кто их знает?), то ли река разродилась новым, только Олю вдруг вырвало из моих ослабевших рук, и большая воронка закружила ее в прощальном танце. Меня почему-то водоворот не тронул, словно я был вовсе не нужен ему, но я все же медленно, будто во сне, зашлепал по воде ногами-руками, направляя непослушное тело к воронке. Ольга была уже в самом ее центре. Я понял, что в следующее мгновение ее навсегда от меня скроет вода. И как раз в этот миг Оля открыла глаза. В них не осталось больше ни кусочка синевы – один лишь свинцовый блеск беспощадной воды. Я снова рванулся к жене, но той уже не было. Тогда я опустил руки. В самом буквальном смысле. Я больше не мог и, самое главное, не хотел бороться. Но река, видимо, рассудила иначе…
Очнулся я от голоса Ольги. (Это я тогда подумал, что очнулся. Сейчас же, в тысячный – стотысячный? миллионный? – раз прокручивая в голове те события, все больше убеждаюсь, что это было лишь бредом, игрой погибающего сознания.) Она стояла надо мной, заслоняя солнце, и я не мог разглядеть ее лица.
– Ты ведь обещал! – услышал я родной, любимый голос, полный страдания и укора. – Ведь ты проиграл – и обещал мне!.. Что ж, ты не сдержал слова – и проиграл окончательно… Прощай! Живи долго!.. – И Ольга пошла навстречу солнцу, а я так и не мог подняться с песка. Я не мог даже крикнуть, даже шепнуть ей что-либо вослед…
Любимая женщина уходила, не оборачиваясь, становясь постепенно прозрачной, словно таяла в солнечном свете. В одной руке она несла самодельный спиннинг с большой алюминиевой катушкой, а в другой – двух здоровенных щук на кукане из ивовой ветки.
9
Я провалялся в больнице с тяжелым нервным истощением, как оказалось, почти целый месяц. Мой организм был здоров, но мне не хотелось жить – и я медленно умирал. Не хотелось ничего – ни есть, ни пить, ни дышать… Единственное, что оставалось у меня – это сны. В них ко мне приходила Оля.
Самым страшным было то, что тело моей жены так и не нашли… Хотя, это, наверное, в какой-то степени и поддерживало меня, не позволяло окончательно рухнуть в пучину небытия. Ведь я не видел Ольгу мертвой, а значит – она до сих пор была для меня живой. И только живой она и приходила теперь ко мне в видениях и снах…
Она посещала меня и такой, какой была в момент нашего знакомства, и такой, какой она ушла навсегда. Только темные волосы Оли были почему-то покрыты инеем… И почему-то этот ее образ мне напомнил нечто давнее, позабытое, но не совсем, а словно отложенное в дальние уголки памяти. Я силился вспомнить, но никак не мог этого сделать. Иногда казалось, что я уже коснулся этого, осталось лишь сжать пальцы и потянуть за ниточку… Но ниточка каждый раз выскальзывала, и я то проваливался в тяжелое забытье сна, то наоборот просыпался, если догадка начинала маячить во сне.
Я чувствовал, я был уверен, что если бы мое сознание пришло хоть ненадолго в норму, то я бы обязательно все вспомнил. Но я умирал – и находился в каком-то пограничном состоянии между явью и сном, между существованием и небытием. И в этой расплывчатой полужизни-полусмерти (иногда я был почти уверен, что уже умер) не оставалось уже места логике и четким, действительным воспоминаниям. Зачастую бред и сны казались более правдоподобными, нежели явь и то, что нехотя возвращала память.
Но однажды, когда Ольга снова приснилась мне в седовласом облике, она заговорила со мной… То есть, она произнесла всего одну фразу и… я сразу все вспомнил. Она посмотрела на меня глазами, в которых не осталось ни проблеска небесной сини, – одна лишь свинцовая речная серость, полная боли и тоски, и сказала: «Саша, ведь ты же обещал мне!..»
Олины волосы с серебряными нитями проседи выбивались из-под синей бейсболки, и я вспомнил, где я видел ее такой, я вспомнил данное мною обещание, которое бездумно нарушил… Да, конечно же, Ольга и была той самой женщиной, что я встретил впервые у реки в то самое лето, когда познакомился с моей Олюшкой. Я ничуть теперь не сомневался в этом. Мало того, находясь в привычном уже состоянии полубреда, я нисколько этому не удивился…
И когда наконец проснулся… или очнулся – не знаю, что будет точнее и правильней, – вспомнил и кое-что еще… А именно – мой разговор с Олей в то же самое лето, но на месяц позднее, в фойе дома культуры. Тогда он показался мне частью непонятной игры. Теперь же… Теперь он стал еще одним звеном цепочки, обещающей мне разгадку некой удивительной тайны, связанной с моей любимой.