В огне любви

Давина Шелфорд смотрела из окна своей комнаты на стоявшую у парадного входа карету, которую подали для ее отца, лорда Шелфорда. На козлах, в ожидании хозяина, горбился кучер, но лакей Рипер, вытянувшись, уже стоял у двери, словно приготовился к выходу короля.

Давина отметила про себя невозмутимый и преисполненный достоинства вид Рипера, несмотря на то, что дождь стекал по его лицу ручьями.

Наконец лорд Шелфорд

сбежал по ступеням и сел в карету.

Рипер аккуратно закрыл за ним дверцу и отступил в сторону. Давина изобразила на лице подобие улыбки, когда отец высунулся из окна кареты и помахал ей рукой на прощание. Кучер взмахнул кнутом, лошади встряхнули мокрыми гривами, карета тронулась и унеслась прочь.

Давина поудобнее устроилась на кушетке и снова взялась за книгу. Однако через несколько минут отбросила ее в сторону.

В раздумье она мерила комнату шагами, краем уха прислушиваясь к шуршанию подола своего утреннего платья по мягкому ворсу ковра и мерному стуку дождя за окном.

Со стороны отца было просто жестоко заставлять ее жить в этом загородном доме. Конечно, ей было известно, как гордился он тем, что наконец-то сумел приобрести приличное загородное поместье вдали от городской суеты, но, по ее мнению, можно было подыскать что-нибудь достойное и не в такой глуши.

А все потому, что папа стал лордом, горько вздохнула Давина.

Лорд Шелфорд, как теперь его нужно было называть, заработал состояние на стали.

Он уже владел большим домом в Лондоне на Керзон-стрит, но, став пэром, пришел к выводу, что теперь нужно обзавестись и загородной резиденцией. Он купил пустовавший долгие годы Прайори-Парк и потратил огромные деньги на то, чтобы вернуть ему былую красоту.

Давина снова подошла к окну. Нет, в провинциальной жизни, конечно же, была своя прелесть. Когда была жива ее мать, они часто всей семьей выезжали на лето из Лондона в Кент, где у них был свой дом, получивший название «Гарден Оф Ингланд», потому что он утопал в садах.

Давина прекрасно помнила ферму неподалеку, куда она иногда сбегала посмотреть, как из яиц вылупливаются цыплята и как молочницы доят коров. Один раз ей даже разрешили самой взбить масло. Каждый день она со старшей сестрой Региной и матерью пила на лужайке чай с пшеничными лепешками, клубничным вареньем и свежими сливками с фермы... при этом мама, попивая чай из изящной фарфоровой чашки, всегда рассказывала им удивительные сказки.

Это было волшебное время. Но тогда она была ребенком, а сейчас у нее совсем другие интересы. Сейчас-то ей девятнадцать. Более того, ей даже довелось испытать те непередаваемые чувства, когда тебя называют королевой бала.

Давина повернулась и посмотрела на свое отражение в зеркале. Как это произошло, она и сама понимала с трудом, поскольку этим почетным титулом девушку награждают за такие качества, которых в себе она даже не подозревала.

Собственный вид не вызвал у нее особого восторга. Золотистые волосы, свободно спадающие на плечи, — правда, сегодня утром они выглядят как-то не очень опрятно — нос слишком вздернут, да и фиалковые глаза посажены более широко, чем ей бы хотелось.

И что это все так всполошились, когда она вошла в зал? Давина не понимала,

что именно отсутствие напыщенности, душевная чистота и свежесть выделяли ее среди самодовольных лондонских красавиц. Не понимала она и того, какими изящными были ее движения, как плавно и грациозно скользила она по танцевальному салону.

Давина вздохнула и отвернулась от трюмо. Успех в Лондоне не вскружил ей голову, чего нельзя сказать о Феликсе Бойе. Тем не менее она с замиранием сердца слушала, как этот популярный актер, сжимая ее молочно-белую руку, читает стихи великих поэтов.

Его страстный взгляд и нежные слова заставляли ее сердце таять. Когда он выступал на сцене, она не сводила с него восторженных глаз. Как же он был красив и романтичен!

Почему, ну почему отец не послушал ее? Почему он настоял на том, чтобы она покинула Лондон и приехала сюда, в этот богом забытый Прайори-Парк?

Неужели действительно это так плохо, что она полюбила актера? Она знала, что отец возлагает большие надежды на будущее двух своих дочерей, но то, что Регина теперь обручена с герцогом, могло бы позволить ему быть более снисходительным к выбору младшей дочери. Неужели он хочет, чтобы и она вышла замуж не по любви, а лишь ради укрепления их положения в обществе?

Давина не могла знать, а отец не находил в себе сил рассказать ей, что Феликс Бойе славился тем, что страстно смотрел на всех молодых женщин, обладавших состоянием. И это помимо того, что уже больше десяти лет он содержал любовницу в Хоуве!

Давина обвела взглядом комнату. Отец много внимания уделил тому, чтобы убранство дома пришлось ей по душе, и она должна была признать, что здесь действительно довольно мило. Для тюрьмы!

Давина подошла к двери и открыла ее. В коридоре было тихо. Как она скучала по шуму голосов, городской суете, цоканью лошадиных копыт по лондонским улицам!

Отец уехал в Лондон не меньше чем на неделю, чтобы встретиться с женихом Регины и обсудить предстоящую свадьбу.

Давина хотела поехать с ним, но, к ее огорчению, отец отказался взять ее с собой.

На самом деле лорду Шелфорду стало известно, что Феликса Бойе недавно видели в обществе другой молодой леди, дочери герцога, и он не хотел, чтобы Давина страдала из-за того, что этот актер так быстро забыл о ней.

Давина прошла по коридору, поочередно заглядывая в пустые комнаты. Со времени приезда она мало изучила Прайори-Парк. Дом казался огромным. Ее новая камеристка сказала, что в нем больше пятидесяти комнат! В поместье было два крыла — восточное и западное, на верхние этажи вела широченная лестница. Был здесь и изумительный танцевальный зал.

Интересно, подумала Давина, наберется ли достаточное количество их новых знакомых из местного общества, чтобы заполнить его? Эта часть Англии была слишком далека от того, что она привыкла считать цивилизацией. И действительно, на дворе 1870 год, а до ближайшей железнодорожной станции четыре часа трястись в экипаже! А земля за границами территории Прайори-Парка и вовсе выглядела дикой и заброшенной — сплошные болота и глубокие темные озера.

«Кто захочет поехать в этот медвежий угол!» — думала Давина.