В огне
Шрифт:
С правого крыла сорвалась огненная стрела, ушла к земле полыхающей кометой и разорвалась там. Здание пошатнулось и… начало оседать.
Самолет снова уходил в сторону, не приближаясь к опасному месту, которое только что рухнуло, не выдержав попадания ракеты «Вихрь» с термобарической головной частью. Эти ракеты создавались для поражения бронеобъектов с расстояния восемь-десять километров, за пределами дальности основных зенитных средств, применяемых в боевых порядках стандартной бронебригады. Если на ракету установить термобарическую головную часть, одной хватит, чтобы разрушить немалых размеров дом, как это и произошло сейчас. На том месте, где он только что стоял, теперь было лишь большое облако.
– Как там внизу
– Очень просто. Я же говорил – поставили радар и датчики, скорее всего это ловушка-зенитка, активизирующаяся и наводящаяся автоматически. Хорошо, что у них нет противовертолетных мин [54] , иначе бы кровью умылись.
– Господин полковник, смотрите!
Бульба посмотрел – почти там же, где они только что грохнули зенитку, шел интенсивный бой, причем невозможно было разобрать, кто где находится. Но самое главное – рядом со зданием, в огороженном с двух сторон дворике мигал вспышками маяк.
– Попробуй связаться, кто под нами?
– Невозможно. Сильные помехи…
Это еще что?
– Господин подполковник, бронеколонна идет сюда, возможно, это та группа, которую выслали проверить бронеколонну.
На автостраде, видимо, поняли, что над ними «Громовержец», включилось сразу несколько фонариков, чтобы указать передний край обороны.
– Господин полковник…
– Оставить. Я сам.
Не может быть, чтобы персы не знали, что цели обозначаются маячками, мы же их и учили. Могли и специально подкинуть… но тогда почему вторая группа не пытается обозначить себя? В конце концов, надо принимать решение, и лучше принять ему лично. Он уже отслужил, а Андрияшу… служить и служить еще, если сейчас ошибку допустить, потом себе никогда не простит уже.
Полковник Бульба переключил систему огня на крупный калибр, взялся за контроллер управления огнем, включил стабилизатор орудия. Широкое перекрестье прицела с кругами, показывающими процент сплошного поражения, замерло на дворике, где суетились белые фигурки, рвущиеся вперед…
…Татицкий хоть и знал, как работает «Громовержец», они не раз, сталкиваясь на боевых заданиях с серьезным сопротивлением, отходили и вызывали помощь «большого летающего друга», первый раз оказался почти в зоне поражения. Он уже подумал, что все бесполезно, и пополз обратно, как вдруг громыхнуло, плеснуло в окна ослепительной вспышкой, содрогнулась земля. Почти сразу же громыхнуло еще раз, облако пыли и гари ворвалось в комнату, ударная волна прошлась по нему, несмотря на то что он залег, и он почувствовал, как содрогается от ударов земля. Кто-то схватил его за руку и потащил изо всей силы, поволок по полу, чуть не отрывая руку, что-то падало на пол, дышать было нечем, и видно тоже ничего не было из-за пыли, и создавалось впечатление, что здание сейчас разрушится.
Его вытащили в ту комнату, где они начинали, и они сгрудились в ней, человек пятнадцать, стараясь отдышаться, приходя в себя и пытаясь понять, что произошло. Кто-то решил позаботиться о своих ранениях, потому что там на это не было времени, кто-то просто сидел у стены, приходя в себя. Многие с опаской поглядывали на потолок.
– Какого хрена…
– Артиллерия, что ли?
– Похоже на то. Или «Громовержец»… нам ведь его должны были придать.
– Поручик, это вы его на нас наслали?
– Откуда знать? – огрызнулся Татицкий.
– Он и по зданию врезать может.
– Надо двигаться. Кто старший по званию?
В месиве разоренного Бендер-Аббаса многие штурмовые подразделения перемешались, особенно идущие первой волной, и командовали сейчас те, кого признавали командирами. Или просто – старшие по званию.
– Наверное, я, – ответил один из бойцов, ничем не отличающийся от других, с автоматом, в каске, уставший, как собака. – Штабс-капитан Бурцев, честь имею. Все готовы? Раненые?
– Все готовы, господин штабс-капитан.
Раненые, конечно, были, но в таких условиях раненый – это тот, кто не может передвигаться и стрелять. Остальные – боеспособны.
– Тогда выходим. Пусть кто-нибудь подсветит, если это «Громовержец», он там наверху и ждет сигнала от нас. Ты, ты и ты – идете последними, прикроете нас из окон…
Подходы к зданию были взрыты воронками от разрывов, били и впрямь очень серьезно. Горели сразу несколько искореженных машин, даже не горели, а скорее тлели, потому что в баках не было топлива. Здесь, рядом с огромным нефтеперерабатывающим комплексом, в крупнейшем нефтеналивном порту Персии не хватало топлива! Одно это говорило о том, какая власть пришла на смену режиму шахиншаха. Кстати, несмотря на революцию, до самого последнего дня, до дня штурма, топливо исправно отгружалось в британские и американские танкеры, что свидетельствовало о многом. Сейчас же бьющиеся насмерть в Бендер-Аббасе бойцы этого не знали – и британцы, и американцы взвыли на весь мир о нарушении Российской империей своих договорных обязательств и потребовали обеспечить им поставку нефтепродуктов в полном объеме через другие нефтеналивные порты, в частности через Бейрут, хотя он специализировался не на нефтепродуктах, а на сжиженном газе и продуктах его переработки. Воистину наглость – это второе счастье.
Что касается тех, кто только что пытался отбить здание, наступая на него, от них мало что осталось, когда наступали на что-то мягкое, предпочитали не смотреть вниз, вот и все. Не видеть, не думать, не чувствовать.
Подошли еще несколько человек, остававшихся в здании и на автостраде, сказали, что впереди чисто, беспилотник ничего не засек. Потом подошла и группа управления, пост развернули в одной из больших воронок – она легла так, что перед ней оказалось своеобразное укрытие, баррикада из отброшенного взрывом бетонного блока. Снова запустили вернувшийся на автостраду беспилотник, дозаправив его авиакеросином из бутылки. Наблюдали за картинкой на экране, пользуясь минутой отдыха.
Потом снова пошли вперед…
Перед ними были нищие кварталы Бендер-Аббаса – любой крупный город, тем более порт, имеет такие. Дома, сделанные из морских контейнеров, из листов стали, из шифера, развешанное белье, грязь, нечистоты. В этих районах, громоздящихся где попало, скапливались худшие – деклассированный элемент, поденщики, преступники, в том числе беглые, моряки, отставшие от судов, и прочий люд. Нищий квартал как будто бы вымер, здесь живут люди, которые остро чувствуют опасность и скрываются при первых ее признаках. Около тридцати человек шли по этому вонючему лабиринту, ощетинившись стволами автоматов и пулеметов, до боли вглядываясь в темноту. Не было никого, только кошки, тощие, почти без шерсти, быстрые, как молнии, заставляли понервничать. Хорошо, что не было собак [55] .
Из лабиринта они выбрались к дороге и к стройплощадке – большую часть этого барачного квартала уже снесли, собираясь, видимо, здесь строить нормальное многоэтажное жилье. Перед ними была натоптанная самосвалами дорога, длинная, уходящая куда-то в старые кварталы, а по левую руку – котлованы, вынутая земля в небольших терриконах, брошенная строительная техника, в том числе бульдозеры и экскаваторы. Занимало это все площадь примерно километр в ширину и до трех – в длину, в общем, была строительная площадка. Шахиншах, чтобы занять немалое количество построенных бетонных заводов, за пару лет до своей гибели приказал сносить все бараки и халупы и строить для нищих примитивное, но все же цивилизованное жилье. В Персии, как и везде на Востоке, не было культуры жизни в многоэтажных постройках, это даже считалось вызовом Аллаху – жить не на земле, а над ней. Там, где эти дома успели построить, они стали настоящими клоаками, с разгромленными лифтами и забитыми отходами мусоропроводами. А здесь не успели…