В окопах времени
Шрифт:
— Держитесь, ребятки, держитесь, родненькие…
Внезапно мощный глухой удар встряхнул все, дрогнула земля, и сквозь бревна наката посыпался тонкой струйкой песок.
— Ох, ты… Это чего ж так рвануло-то?
Ответа не было. Райсин молча потянул Ермакова за рукав и показал, как из дымно-пыльной стены, закрывшей позиции пехоты, один за другим появлялись приземистые массивные танки, выдавая рублеными силуэтами принадлежность к немецкому бронированному «зверинцу»…
14.00. Окрестности Солигорска.
08.09.1981.
По
Командующий обхватил руками голову, затем, в который раз, снова поднял трубку:
— Нашел? Нет? А куда? В болоте? Всем скопом?! Да вы что там, о…ли все?! В общем так: или я через полчаса буду точно знать, куда, мать их распротак, делись эти сраные гвардейцы, или…
Он не договорил. Но угроза была и так понятна. На том конце линии связи кинулись выполнять приказ. И опять безрезультатно…
17.00. Прохоровка. 10.07.1943.
Несмотря на упорное, отчаянное сопротивление, бригада погибала. Броня «тигров» и «пантер» легко противостояла орудиям «тридцатьчетверок», чьи снаряды напрасно долбили лбы огромных чудищ. Высекая снопы белых искр, бронебойные болванки отлетали прочь, завывая на все голоса, словно бы жалуясь на то, что им не удалось выполнить свое предназначение. А ответный огонь был ужасен: уже не один советский танк застыл на узком участке боя, выбрасывая клубы черного дыма. Пользуясь превосходством в оптике, немцы с дальней дистанции легко расстреливали наших, выбивая их одного за другим. Да и как могли легкие Т-60 и Т-70, которых в бригаде было почти 70 %, противостоять фашистским монстрам? И все же танкисты дрались до последнего. Два немецких тяжеловеса застыли, объятые пламенем, пораженные почти в упор в борт и корму. Еще один бестолково вращался с разбитой гусеницей. Еще одного спалили пехотинцы, которые хоть и полегли почти все под бомбежкой, но сохранили несколько ПТРС и немного противотанковых гранат.
Однако этого было мало. Бригада погибала, точно крейсер «Варяг» в неравном бою. Связи не было. Командирская была разбита, а остальные почему-то не пробивались сквозь эфир.
17.10. Прохоровка. 10.07.1943.
От рощи остались одни обломки. Все березы были переломаны, и только их пни торчали из черной земли, напоминая зубы неведомого зверя. Небо было абсолютно непрозрачным из-за чадного дыма догорающих танков. В воздухе плыл страшный запах войны — запах крови, земли, пороха, соляра и неуемного человеческого ужаса. Внезапно на остатки рощи наплыл неизвестно откуда взявшийся белесый непроницаемый туман. Затем раздался рев танковых дизелей, и из тумана вынырнул танк. Рядом возник еще один, еще… Колонна танкового батальона медленно выдвинулась на поле недавнего боя.
Передовой Т-72 повернул башню и остановился. Из люка высунулся человек в шлемофоне. Он изумленно озирался, затем сплюнул и с досадой махнул рукой:
— Заблудились, мать его… — сквозь фырчание дизеля донеслось еще несколько емких военно-народных терминов.
Обгоняя танки, к головному подлетела полсотая кэшээмка, [1] из которой вылез полноватый подполковник с красным отечным лицом:
— Не понял — военно-народная терминология — где эта, мать ее в качели, дорога?! Полунин! — опять военно-народный фольклор. — Полунин! Чтоб у меня через пять минут была ясность: куда дорога девалась?!
1
Командно-штабная машина на базе БТР — 50.
Капитан Полунин, командир второй роты, молчал, нервно покусывая губы.
— Нет, ну чего ты на меня вылупился, как Пентагон на ЦК? Я тебя спрашиваю: где, мать ее, гребаная дорога?! И где, мать ее, гребаная связь?
Полунин с тоской посмотрел на своего комполка. Подполковник Первушин был хорошим командиром, почти настолько хорошим, насколько вообще может быть хорошим «ба-альшой начальник». И сейчас он был прав. Полунин, как командир передовой роты, должен был следить за дорогой, а он… Э-эх! Лишними вчера были два последних стакана!
— Товарищ подполковник! Товарищ подполковник! — из КШМ высунулся радист. — Есть связь! Есть!
Полунин с облегчением вздохнул. Сейчас все выяснится, а там, глядишь, и забудется его ляп за всеми остальными заботами, делами и прегрешениями больших учений…
— …Ну и что это такое, я вас спрашиваю? — Первушин оторопело смотрел на гарнитуру, которую держал в руке. — И чьи это переговоры?
— Вроде по-немецки говорят.
— А ты откуда знаешь, что по-немецки?
— Так это, товарищ гвардии подполковник, в школе учил…
— Может, ты еще и знаешь, о чем говорят?
— Ну, настолько я не учил. Но что-то непонятное, товарищ гвардии подполковник…
Первушин задумчиво почесал переносицу. Вроде бы гэдээровцы принимать участие в учениях не должны, но…
— Мотострелков мне! Остапенко? Значит так: пошлешь десяток дозоров, пусть хоть как, хоть мытьем, хоть катаньем, но дорогу найдут. И вот еще что… Патроны пускай на всякий случай боевые возьмут! Вопросы? Вот и отлично…
Трое разведчиков бесшумно скользили по лесу.
— Слышь, скворец… Куда-то мы не туда попали…
— Так точно, товарищ гвардии дедушка.
— Перемолочено все так… Такого быть не должно. Бл…, а это еще что?
Они молча застыли возле закопченной до неузнаваемости «семидесятки».
— Молодой, это еще что?
Боец-первогодок сдвинул назад каску:
— Товарищ гвардии дедушка, это вроде Т-70. Танк такой был. Я про них в «Технике — молодежи» читал. Может, кино снимают?