В оковах страсти
Шрифт:
Закончился последний вечер моего заточения. Я сидела у окна башни и ковыряла ногтем щербатую стенку. Заперта. Заперта! Временами мне казалось, что при взгляде на запертую дверь я теряю рассудок, и, чтобы не закричать, до боли сжимала пальцы.
Майя и Гизелла считали льняные полотенца, сотканные ими за эти дни. Мое веретено так и лежало разломанным на карнизе. Майя собрала разлетевшиеся части, бормоча себе под нос: «Следующее купит вам ваш милый супруг».
Мастер Нафтали отошел от постели Эмилии.
— Проводите
Во рту у меня пересохло от волнения. Я поспешно последовала за лекарем вниз по лестнице. На полпути он обернулся и взглянул на меня.
— Сегодня ночью мой пациент покинет замок.
Ища, на что опереться, я прислонилась к холодной кладке стены.
Лицо его помрачнело.
— Вот уже несколько дней он сидит там, внизу, как бог мести, в ожидании часа расплаты, и я уже больше не в состоянии нести ответственность за его поступки, а должен отослать его отсюда, пока он еще не подверг опасности свою и нашу жизнь. — Он схватил мою руку — Пойми меня, Элеонора. Его наружные раны зажили — ему просто необходимо оставить пределы графства. Но прежде он должен сказать тебе слова благодарности с пожеланиями добра и благополучия. Я не хотел допускать этого, но он настоятельно просил меня привести тебя к нему. — Лекарь закашлялся. — И я не смог отказать ему в его последней просьбе.
В голове у меня зашумело. Нафтали встряхнул меня за плечи.
— Ты это знала, девочка, все время ты это знала. Ваши пути должны разойтись. О Яхве, приди мне на помощь, я проклинаю тот день, когда оставил вас наедине…
Он достал из кармана два предмета.
— Это снотворное, которое ты должна подмешать в питье на ночь женщинам и ему, — он кивком указал на стражника у двери. — Тогда тебя никто не услышит. Вот ключ от женской башни. Дождись полуночи и уходи. Стражник в темнице тоже будет спать. — В его взгляде отразилось сочувствие. — Знаешь, жизнь выбирает другие пути, совсем не те, которые нам хотелось бы. — Он нежно погладил мою руку. — Будь осмотрительна.
Дверь уже давно захлопнулась за ним, а я все стояла на лестнице, беззвучно плача и прижимая к груди ключ.
Все вышло очень просто. Я подмешала порошок в ночное питье служанкам и вместе с ними пошла спать. Гизелла затушила лампы, покашляла, как и каждый вечер, над чашей привидений и наконец улеглась. Это она следила за мной, заботясь лишь о том, чтобы чаша всегда была наполнена спиртным. Или Майя, которая уже храпела, лежа кровати. Ровно в полночь, когда колокол на часовне пробил двенадцать, я выбралась из кровати, набросила на себя одежду и накидку и босиком проскользнула вниз по лестнице. Ключ вошел в отверстие сразу, беззвучно повернулся в замке. Через секунду я уже, стояла на дворе. Дождь прекратился, холодный ветер проникал под тупику, ноги мои замерзли. Я остановилась. Скоро я увижу его в последний раз, его лицо с такими дорогими для меня чертами…
Ночное небо без звезд, безмолвные птицы в неподвижном воздухе. Мысль о том, что скоро ничего не буду знать о нем, душила меня, как петля палача, лишала меня воли к жизни — попрощаться с ним и упасть замертво, когда он скроется из вида… Печаль, мучение, физические истязания — ничего больше не чувствовать, никогда, никогда…
Бесконечные дни без смысла в жизни… Я бы привыкла к этому, я, супруга господина фон Кухенгейма, посреди сочных лугов
Я подобрала платье и в последний раз прошла двором к донжону. Все было так, как и говорил Нафтали. Двери были отворены, шарниры смазаны маслом, вахтенные в комнате охраны спали крепким сном, и даже толстый стражник в темнице что-то бурчал себе под нос над кружкой пива, стоящей на его коленях. На мой тихий стук дверь отворил Герман.
— Входите, госпожа.
Без лишних разговоров он повел меня через пещеру и ход.
У входа в палатку стояли двое, были слышны их голоса, один — возбужденный, гневный, другой — спокойный, благожелательный. Из палатки вышел Тассиа, он нес поднос с кубком вина, лицо его было, как всегда, неподвижным. Эрик шагал взад-вперед, и, казалось, земле передавался гнев его слов. Рядом стоял Нафтали.
— Мое решение непоколебимо даже не пытайся вступать со мной в переговоры, иначе все произойдет еще быстрее. — Еврей сделал шаг в его сторону и взял его за руку. — Усмири наконец свою месть, Юнглинг. И сделай это ради Элеоноры, если ты ее действительно любишь.
Я увидела, как Эрик, превозмогая себя, закрыл глаза и сжал руку Нафтали, будто пытаясь получить от лекаря силу, которая поможет ему сделать последний шаг и уйти с миром…
Нафтали отстранился от него и подошел ко мне.
— Девочка моя. — Он взял меня за руки. — Венера озарит сегодня ночью все вокруг. Я… — Он запнулся, поднял руку и нарисовал на моем лбу таинственный знак. — Да поможет вам обоим Бог…
Тенью проскользнув вслед за своим мастером, Тассиа исчез в пещере. Эрик и я остались одни.
— Благодарю тебя, любимая, что ты пришла, — тихо произнес он и протянул мне навстречу руку. — Я не перенес бы, уйти без… без тебя…
Я молча отстранилась от него. Мои страдания были безмерны. Эрик взял с подноса два бокала и один протянул мне.
— Выпьем на прощание, любимая.
Вино ударило мне в нос, я покачала головой. Если после долгих дней голодания я выпью хоть один глоток спиртного…
— Тассиа принес лучшее вино, которое смог найти, Элеонора. Выпей ради меня.
Как и следовало ожидать, вино тут же ударило мне в голову. Покачнувшись, я ухватилась за ковер у входа в палатку.
— Что с тобой? — испугался Эрик.
Я сделала второй глоток, потом третий, и еще один — и предалась бархатному опьянению рубиново-красного напитка, подействовавшего на меня после строгого поста, словно яд. У меня закружилаь голова. Бокал покатился в траву, вино вылилось мне на ноги. Эрик встал на колени, чтобы вытереть мои ноги.
— Не уходи.
Да мой ли это голос? Хриплый, незнакомый… Он напрягся, крепче обхватив меня.
— Не уходи.
Я крепче вцепилась в ковер.
— Элеонора, я… я не могу…
Он посмотрел вверх. А потом выпрямился. Больше мы не сказали друг другу ни слова, пока не начала сотрясаться земля. Кто налил масла в огонь? И когда? Пламя высоко взметнулось, разошлось вокруг нас по траве, я метнулась в него, забыв, кем была и откуда пришла сюда, забыв день и час, лишь считая мгновения, удерживаемая его глазами, которые обещали мне момент вечности. Боль была заглушена, похоронена неизведанным дотоле ощущением удовольствия, и когда она грозила возобновиться и побороть меня, я начинала кататься по пламени, думая, что смогу его погасить.