В оковах страсти
Шрифт:
— Послушай-ка, ты, раб, — начал он, — будешь теперь прислуживать моей дочери. Поклянись, что станешь верно нести свою службу, а при необходимости защищать ее до последней капли крови. Дарю тебе жизнь… но будь уверен, мужик, если ты совершишь хотя бы одну ошибку, ты поплатишься за это!
Он взял со своего кресла тяжелую Библию и сунул ее нормандцу под нос. Я не поверила своим глазам! Отец хотел заставить этого раба поклясться на Библии, как благородного человека?
— Клянись на Библии, что ты будешь служить мой дочери до самой смерти! — прогремел он.
В ответ послышался презрительный смех.
— Jo ne sui tis hom, net u n`ies mes sire! [1]
Незнакомые
— Говори, как тебя научили, не то сгниешь в темнице!
Мужчина покачнулся, но не упал с колен, хотя удар должен был распластать его по полу. Кровь закапала у него из носа и медленно потекла к уголкам губ. Но нормандец даже не пытался вытереть ее. Потом что-то шевельнулось в его искаженном лице… могу поклясться, это напоминало злую ухмылку. Холодные глаза вспыхнули, и он положил связанные руки на Библию, прошипев при этом:
1
Ни я твой вассал, ни ты мой сюзерен (франц.).
— Клянусь.
Глаза его сузились до щелок. Капли крови свисали с подбородка и одна за другой падали на пол. Мною овладело мрачное предчувствие. Как сургуч, кровь помечала плиты, темно-красная и блестящая, будто ставила печать под ужасной несправедливостью… В смятении я смотрела на нее. Когда он опять опустил голову, казалось, что мерцающий свет свечей оживил знаки на коже его головы: они победно плясали и дергались в кругу. Рука нормандца все еще лежала на Библии, и я видела, как змея обернулась и шевельнула языком змея на Библии, кровь и магические знаки на голове короля эльфов… змея на Библии, Я не твой мужчина. А что, если он вообще не христианин? Змеи и знаки… а что, если это языческие символы? Не христианин — варвар? Я еще никогда не встречала варвара! Змеи на его руках, злые и ядовитые… точно молния, мою голову пронзила мысль: ведь тогда его клятва на Библии не имеет силы!
Не раздумывая дальше, я схватила его длинные пальцы и обхватила их своей рукой. Старинный отклоняющий жест в этой ситуации был абсурден — отец возмущенно засопел, — но в спешке мне не пришло в голову ничего лучшего. Здесь речь шла о власти. Он запятнал Библию ложью, фактически посчитал, что нас можно провести как дураков — этого я не могла стерпеть. Я хотела получить печать этого чужестранца. Здесь и сейчас. Он ошеломленно смотрел на меня, попытался высвободить свои руки. Я крепко обхватила их пальцами и попыталась посмотреть ему в глаза. Он склонил голову набок и не отвел своего взгляда.
— Чужеземец, поклянись жизнью и смертью твоей матери и честью твоего отца, что ты готов ради моего спасения лишиться своей жизни и будешь служить мне верой и правдой…
После этих слов на лице его отразился испуг, и он начал дрожать от гнева. Он резко покачал головой, и я почувствовала его антипатию.
— Поклянись мне.
Капля крови отделилась от его подбородка и упала на запястье. Я взглянула на красное пятно. Казалось, что он благословил отверстие на моей коже, отверстие до самой сути моей души, Боже, не оставь меня своей милостью… Чужестранец следил за моим взглядом, тоже пристально смотрел на каплю. Он возбужденно дышал.
— Клянись! — повторила я настойчиво. — Честью своих родителей клянись. И ты будешь жить. Поклянись мне!
Подняв голову, он взглянул на меня, и тут его правая бровь едва заметно приподнялась, будто
— Клянусь вам. — Его голос прозвучал мрачно. — S'a hafi brek er beidisk. [2] Клянусь и буду жить.
Дрожь прошла по моей спине, я отпустила его пальцы и поспешила стереть кровь с запястья. Черные знаки все еще плясали издевательски и дико. Я плюнула на свой фартук и потерла кожу. Что я сделала! Почему я так поступила? Кровь варвара — кровь эльфа. Господь, не оставь меня своей милостью…
2
Кто просит что-либо, должен это получить (и не жаловаться после этого) (др. сканд.).
— Браво, — наконец дал знать о себе мой отец, скрестив на груди руки. — Браво, Элеонора. Я восхищен. Моя дочь не позволила согнуть себя в бараний рог. И я уверен, ты выполнишь условия договоренности.
Отец глядел на меня улыбаясь, и в его маленьких глазах отражалась гордость. Я глубоко вздохнула. Потом указательный палец его вытянутой руки указал на кровоточащий нос моего нового слуги.
— А ты, парень, не забывай, что я тебе сказал! За малейшее происшествие ты лишишься жизни! Я отдам тебя на съедение крысам, и за замурованной дверью о тебе никогда не вспомнит ни один человек… А ну-ка встань, чтобы мы смогли рассмотреть тебя как следует. Ну, он силен, как медведь, и станет хорошим конюхом, — заверил меня отец.
Пленник медленно поднялся и с вызывающим видом предстал перед нами. Не отрывая от меня взгляда, тыльной стороной руки стер с лица кровь. Он бы на целую голову выше моего отца. Я едва доставала ему до плеча, хотя, к огорчению отца, была для женщины слишком высока. Несмотря на долгое пребывание в темнице, нормандец был еще довольно статен, но под его дерзким взглядом я не осмеливалась более детально его рассматривать. Он нетерпеливо дернул кожаные ремни, которыми были связаны его руки. Слуга… Внутренний голос говорил мне, что этот человек в жизни не занимался сельским хозяйством. Его мускулистые, нервные руки выдавали род его занятий — то были руки воина…
Я вынула свой кинжал и перерезала ремни. Рука, которую я при этом крепко держала, сжалась в кулак, чтобы избежать соприкосновения с моими пальцами. Он молча наблюдал за острием кинжала, быстро двигавшегося взад-вперед по направлению к грудине, но не касавшегося ее. Толчок снизу, еще один и…
Ремни упали на пол.
— Как тебя зовут?
— У него нет имени! — рассерженный отец погасил свечи и удалился.
Пленник наклонился, поднял кожаные ремни и отдал их мне в руки.
— Не забудьте их.
Во второй половине дня отец внезапно приказал привести пленника в кузницу. Может быть, то, что произошло утром в зале, навело его на мысль о том, что новому рабу следует надеть на шею железный ошейник.
Батраки, охранники и прочая челядь собрались в кузнице у пылающего огня, чтобы посмотреть предстоящий спектакль. Батрачки разинули рты при виде разрисованного великана, стоявшего на коленях возле наковальни. От жаркого огня с него градом катил пот, и потому его напряженные мускулы блестели. Как статуя, стоял он на коленях, почти не двигаясь; статуя из давно прошедшего времени — а может быть, в прошлом он был хищным зверем? Хищником, который только и ждал того, чтобы вцепиться когтями в спину своей жертвы и разодрать ее на части… так мышцы просыпаются к жизни и, празднуя победу, играют… Одна батрачка застонала от возбуждения.