В отеле «Риальто»
Шрифт:
Двери лифта раздвинулись, и на меня налетел Эйби Филдс.
– Я вас везде ищу. Вы не видели доктора Геданкена?
– А разве он не в танцзале?
– Нет, – сказал Эйби. – Он опаздывает уже на пятнадцать минут, и никто его не видел. Вы должны подписать вот это. – Он сунул мне какую-то бумагу.
– Что это?
– Петиция. – Он выхватил бумагу у меня из рук. – Мы, нижеподписавшиеся, требуем, чтобы ежегодные встречи Международного конгресса по квантовой физике впредь
Голливуд.
– Вы знаете, что участнику МККФ требуется в среднем два с половиной часа, чтобы зарегистрироваться в отеле? Они даже заслали несколько человек в Глендейл.
– И в Беверли-Хилз, – рассеяно сказала я. Голливуд. Музей бюстгальтеров – и братья Маркс, и бандиты, которые могут избить вас только за то, что вы носите голубое или красное, и Тиффани/Стефани, и Самое Большое В Мире Полотно На Религиозную Тему.
– Беверли-Хилз, – пробормотал Эйби, доставая из кармана авторучку и делая для себя какие-то пометки. – Я собираюсь огласить эту петицию во время выступления доктора Геданкена. Ладно, давайте подписывайте. – Он протянул мне карандаш. – Если только вы не хотите, чтобы в следующем году конференция снова состоялась в «Риальто».
Я вернула ему бумагу.
– Я считаю, что отныне и впредь ежегодные конференции должны проводиться здесь, – сказала я и бросилась бежать к Китайскому театру Граумана.
Имея парадигму, охватывающую как логичные, так и абсурдные аспекты квантовой теории, мы сможем проследить и за столкновением электронов, и за их параметрами, и увидеть микрокосмос во всей его изумительной красоте.
– Мне, пожалуйста, билет на «Бенжи-IX», – попросила я девушку в кассе. На ее значке было написано: «Добро пожаловать в Голливуд. Меня зовут Кимберли».
– Какой театр?
– Китайский Граумана, – подумав, сказала я. Времени на поиск состояния с наивысшей энтропией не оставалось.
– Какой театр?
Я взглянула на афишу. «Бенжи-IX» шел во всех трех театрах – в огромном главном и двух поменьше.
– Они изучают реакцию зрителей, – сказала Кимберли. – В каждом театре у фильма своя концовка.
– Чем кончается фильм в главном театре?
– Не знаю. Я работаю здесь часть времени, чтобы платить за уроки по органическому дыханию.
– У вас есть игральные кости? – спросила я, внезапно осознав: то, что я намереваюсь сделать, в корне неверно. Это же квантовая теория, а не ньютоновская физика.
– Пожалуйста, тот, где счастливый конец.
– Главный театр, – сказала она.
Я проскользнула мимо каменных львов в вестибюль. Рядом с туалетом в стеклянных саркофагах сидели восковые фигуры Рода Флеминга и каких-то китайцев. Я купила коробку изюма, упаковку кукурузных хлопьев, коробку мармелада и вошла в зал.
Он оказался еще больше, чем я предполагала. Бесконечные ряды пустых красных кресел извивались между огромными колоннами, спускаясь туда, где должен был быть экран. Стены были украшены причудливыми рисунками. Я стояла, сжимая в руках коробки, и не могла оторвать взгляда от люстры. Она напоминала золотую солнечную корону, окруженную серебряными драконами. Я и не представляла, что на свете существует нечто подобное.
Свет погас, и распахнулся красный занавес. Второй занавес напоминал вуаль, наброшенную на экран. Я спустилась по темному проходу и села в кресло.
– Привет, – сказала я и вручила Дэвиду коробку с изюмом.
– Где ты пропадаешь? Фильм вот-вот начнется.
– Знаю. – Я перегнулась через Дэвида и отдала Дарлин кукурузные хлопья, а доктору Геданкену – мармелад. – Я разрабатывала парадигму квантовой теории.
– Ну и? – спросил доктор Геданкен, открывая коробку с мармеладом.
– И вы оба не правы, – сказала я. – Это не Китайский театр Граумана. И не фильмы, доктор Геданкен.
– Сид, – сказал доктор Геданкен. – Если мы собираемся вместе работать, наверное, лучше звать друг друга по имени.
– Если это не Китайский театр и не фильмы, то что же? – спросила Дарлин, хрустя кукурузой.
– Это Голливуд.
– Голливуд, – задумчиво сказал доктор Геданкен.
– Голливуд, – сказала я. – Аллеи звезд и здания, напоминающие кипы пластинок и шляпы, «радиччо», и встречи со зрителями, и музей бюстгальтеров. И фильмы. И Китайский театр.
– И «Риальто», – добавил Дэвид.
– Особенно «Риальто».
– И МККФ, – сказал доктор Геданкен.
Я вспомнила черные и серые слайды доктора Львова, исчезающий семинар по хаосу, слова «смысл» и «информация», написанные доктором Уэдби.
– И МККФ, – сказала я.
– А доктор Такуми правда ударила доктора Иверсона? – спросила Дарлин.
– Ш-ш-ш, – сказал Дэвид. – Кажется, начинается фильм. – Он взял меня за руку. Дарлин откинулась в кресле, похрустывая хлопьями, а доктор Геданкен положил ноги на спинку кресла перед ним. Вуаль исчезла, засветился экран.