В ожидании рассвета
Шрифт:
Они стояли под фонарём. На свету Осей чувствовал себя в безопасности. Внезапно его осенило.
– Короче, ща я тебя веду домой, скажешь, что упала или типа того… А я зависну у Лёхи, он не сдаст. Скажет, что весь вечер у него тусил.
– Миша, а как же Витя…
Осей схватил Машку за горло, та сдавленно захрипела и попыталась разжать его руку, оставляя на ладони Осея кровавые пятна. Миша понял, что пора преподать ей урок. Маша могла психовать по-девичьи, но ТАК дерзить ему не решалась.
– Ты охерела? – угрожающе прошептал Осей.
–
Осей сильнее сдавил горло, глаза его сузились. Он почувствовал, как на него накатывает волна возбуждения. Это всегда происходило, когда он причинял кому-то боль.
«Любишь боль, Миша?» – раздалось у него в голове.
Осей разжал ладонь, кашляющая Машка упала на колени и заплакала.
«Любишь?».
Осей завертелся на месте.
– КТО ЭТО?! – крикнул он в темноту. Голос был знакомый, но он никак не мог понять, чей именно.
Внезапный хлопок над головой заставил его вздрогнуть. Всё вокруг погрузилось в темноту. В фонаре взорвалась лампа, несколько осколков упали на землю рядом с продолжавшей плакать Машей.
– Да заткнись ты! – пнул ногой её Осей и тут же почувствовал в колене дикую, обжигающую боль. Он заорал, схватился за колено и рухнул на спину. Второе колено обожгло сильнее, чем первое.
Мишка вдруг почувствовал ладонями что-то мокрое и вязкое. Он поднёс их к глазам и заорал ещё громче.
Кровь… Много крови… И это была уже не Машина кровь. Его.
Осей перевёл взгляд на колени и увидел, что сквозь штаны проступают тёмные пятна крови. Его тоже ранили!
Новая вспышка боли. Орать он уже не мог, голос сорвался. Ему словно били молотком по коленям. Нет, не молотком.
Колуном.
Он услышал этот звук. Снова. Как в доме. Скрежет. Асфальт заканчивался примерно в тридцати метрах от фонаря и, судя по звуку, тот, кто волочил колун, делал это уже на асфальте. Осей ощутил, как трясутся его раздробленные коленки, как сам по себе сокращается мочевой пузырь, как намокает между ног…
Ему больше не было страшно. Он ощутил настоящий ужас.
Над ним склонился этот лошок-очкарик Витька. Нет, не сам Витька. Просто его морда. Но внутри… Внутри него что-то было.
– Что, страшно тебе? – спросило что-то голосом Вити. – И ему было страшно заходить туда. А как страшно было мне, ты не подумал? Сидеть там столько лет, в этой тёмной, вонючей развалине. Жутко одиноко…
Витя поднял голову и посмотрел на монотонно хныкающую Машку. Кажется, она окончательно тронулась умом.
– Ничего-ничего… Скоро всё кончится… – тихо сказал Витя. – У тебя есть мама, Миша? Она тебя ждёт, да?
Мишка увидел, как над ним медленно заносится обух ржавого колуна.
– Не дождётся! Как и Витю… Как и она не дождалась…
Это были последние слова, услышанные Мишкой Осеем при жизни.
Двойник
Всё изменилось. Я понимаю это. Мир словно уходит из-под ног, я уже не чувствую ничего. Сутками напролёт я сижу в своей «однушке» за письменным столом, в надежде разобрать, что же написал минувшей ночью. Ещё одна ночь в беспамятстве, ещё одна тетрадь… На самом деле, назвать письмом эти безобразные каракули очень сложно, ибо каждая новая тетрадь всё больше напоминает записки умалишённого. Хотя… Можно ли меня назвать иначе? Едва ли. Я почти не выхожу на улицу, свет солнца стал для меня невыносим. Еда? Да какая на хрен еда, мне совершенно плевать.
На днях заходил друг, сказал, что я стал похож на скелет. Ушёл. Или я его выгнал? Или его смутили затхлость и запах мочи? Впрочем, неважно, он всё равно больше не приходил. Я даже впервые за много дней (месяцев?) к зеркалу подошёл ради интереса и понял, что друг был прав: кожа буквально висит на костях, нижние веки мешками свалились на впалые щёки, глаза налились кровью от постоянного недосыпа, отросшие неухоженные волосы похожи на чёрное воронье гнездо. Зеркало всё в пыли и каких-то непонятных пятнах, из-за чего отражение похоже на картинку в плохо настроенном телевизоре.
Да, когда-то я был другим. Когда? Может, вчера? А, может, несколько лет назад? Время словно остановилось, перестало что-либо значить. Я как будто никогда не рождался, никогда не жил, никогда не думал о том, что придётся умереть. Я просто был таким, какой я сейчас. Нет, нет… Нет! Я определённо был другим. Я должен постараться… Должен вспомнить!
Да. Да, я помню. Я помню день, когда встретил Его. Это был последний день моей прошлой жизни. Или его жизни? Мне как будто всё равно, но я очень хочу понять. Я должен понять.
Каким же я был наивным и слепым. Тогда всё казалось таким радужным: солнце яркое, деревья высокие, трава зелёная… Прямо как в детстве. Беспечность и свобода – вот всё, что мне было нужно. Рюкзак за плечи – и вперёд, на поиски приключений! Я любил ходить в места, про которые люди говорили с ноткой страха в голосе. Меня привлекали покинутые деревни, дремучие леса и вершины холмов. Ранним летним утром я просыпался от громкого зова, звучащего в моей голове. Это мой родной край звал меня. Новые тайны, открытия и свершения. Что может быть лучше, когда ты молод?
Теперь я старик. Разумом и душой уж точно. Я как будто прожил миллиарды жизней. Но тогда всё было иначе.
То августовское утро мало чем отличалось от других таких же. Я, как обычно, встал ни свет, ни заря и, насвистывая себе под нос что-то бодренькое, начал небрежно закидывать в рюкзак всё самое необходимое. Вспоминая, куда сегодня мне предстоит отправиться, я ощущал нарастающее возбуждение. Страшно? Немного. Рискованно? Очень! Ведь на Змеиный холм не ходил никто; уже много лет окружавшие меня люди свято верят в то, что тот край стал обиталищем полчищ самых ядовитых и кровожадных змей. Эти ползучие гады буквально набрасываются на путника и сжирают его заживо. Кровь стыла в жилах от историй о том, как во время сенокоса или в разгар охотничьего сезона находили человеческие кости. И находили их ни где-нибудь, а всегда у подножия Змеиного холма.