В ожидании счастья
Шрифт:
– Тетя Виллона! – радостно воскликнул Бен. – Вы нас не узнали? Разумеется, ведь прошло столько лет. Мы – Бен и Мэгги Клей. Дети Джоны. Здравствуйте.
Женщина потянулась вперед, вглядываясь в них карими глазами, словно хотела убедиться, что Бен ее не обманывает. Потом, успокоившись, опустила ружье и шагнула навстречу.
– Бен? Мэгги? Ну и дела… – В ее голосе не было радости, впрочем, сожаления тоже не было. Одно удивление. – Ради Бога, идемте в дом с этого солнцепека. Надо же, вы здесь, в Эштоне. А где ваш отец?
Бен уже подходил к тете, а Мэгти, медленно выбравшись из повозки, плелась сзади, едва волоча ноги.
– Это длинная история,
Тетя Виллона уже вошла в дом, но он остановился и подождал сестру, которая, похоже, до смерти перепугалась.
– Ну давай же, Мэгги, – тихо сказал он, и Мэгги огромным усилием воли заставила себя сделать несколько шагов по выжженной солнцем земле. Прежде чем брат втащил ее в дом, она обернулась и бросила последний взгляд на далекий горизонт, на голубое небо. Ей казалось, будто она никогда в жизни больше не вздохнет полной грудью, не увидит облака и звезды.
Домик состоял всего из одной комнаты, которая служила кухней, гостиной и спальней для всей семьи. Хотя комната была темной и обшарпанной, сразу бросалось в глаза, что тетя Виллона пыталась сделать ее уютной – постели у дальней стены отделила пологом, на пол положила циновки, а неровные глиняные стены оклеила старыми газетами. Обстановка тоже не вызывала особого восхищения: печка, грубо сколоченный стол и единственный настоящий стул, который Белдены, очевидно, привезли из Айовы. Остальными сидячими местами служили бочки, корзины и старый сундук у печки. Рядом с умывальником разместился разделочный стол, на стене висело несколько полок, уставленных горшками и посудой, а в углу стояло несколько мешков, заполненных коровьими лепешками, которые использовались в качестве топлива. У Мэгги совершенно не было возможности осмотреться, потому что, переступив порог убогого домишки, она сразу стала объектом внимания трех пар глаз, разглядывавших ее со всех сторон.
– Боже, и это Мэгги? – Тетя Виллона смотрела на нее с нескрываемым ужасом. – А ее одежда… Это ведь какие-то лохмотья. – Она вдруг покраснела, но не могла остановиться и продолжала разглядывать залатанные холщовые штаны Мэгги, ее мешковатую рубаху, перемазанное испуганное личико, наполовину скрытое под обвисшими полями шляпы. – Простите, что я говорю это, дети, но Джоне Клею должно быть стыдно, – пробормотала она и поставила винтовку у стены.
Мэгги нахмурилась и опустила голову, полная ненависти к этой женщине, осмелившейся критиковать отца. Две девочки, ее двоюродные сестры, смотрели на нее широко раскрытыми от любопытства глазами. На них были льняные полосатые платьица, а их волосы были аккуратно заплетены в косички.
– Это Кора. – Тетя Виллона указала на двухлетнюю малышку, игравшую на полу. – А вот это Энн. – Вторая девочка, чуть старше Мэгги, чистила картошку. Бессознательно копируя мать, она быстро и молча кивнула головой, не сводя с Мэгги светло-карих глаз. – Ты помнишь, Энн, я рассказывала тебе о моем брате, Джоне, который уехал из Айова-Сити, чтобы добывать золото? Так вот это его дети, Бен и Мэгги. Они будут с нами ужинать, так что позаботься, чтобы картошки хватило на всех.
Все последующие долгие часы Мэгги в основном молчала, за исключением разве тех случаев, когда к ней обращались Бен, тетя Виллона или дядя Гарри, который появился к ужину и был искренне рад их видеть. Похоже, гости внесли разнообразие в монотонную жизнь семьи и скрасили вечер. Тетя Виллона расспрашивала Бена о тех городах, через которые они проехали; ее интересовало, как идет строительство железной дороги, истории о нападениях
– Мы побывали на приисках в Монтане, Колорадо и Неваде, мэм. Но там еще меньше оседлых жителей, чем здесь, и я думаю, что мода там совершенно отстала. Да и женщин там мало – я имею в виду настоящих леди.
Дядя Гарри ухмыльнулся и подмигнул Бену. Это был невысокий коренастый мужчина с черными бакенбардами, копной густых волос и с мягким взглядом голубых глаз, выделявшихся на обветренном лице.
– Видно, там неподходящее место для юной Мэгги, – заметил он, набивая рот очередной порцией сочного рагу из кролика.
– Конечно, Гарри. Ты только посмотри на этого ребенка. – Прищурившись, тетя Виллона уставилась на Мэгги, которая едва прикоснулась к еде. – Кожа да кости, одета в какие-то лохмотья. Она больше похожа на сорванца, чем на девочку.
Теперь все смотрели на нее: дядя Гарри, маленькая Кора и Энн, круглое веснушчатое лицо которой так и дышало чувством собственного превосходства. Мэгги хотелось съежиться, спрятаться внутри самой себя, чтобы избежать этих пронизывающих взглядов. Но она продолжала сидеть тихо как мышка, не сводя взгляда с миски с овощами, стоявшей в самом центре грубого соснового стола.
– Папа хотел послать ее на Запад, в одну из школ для девочек, как только наткнется на хорошую жилу, – сказал Бен. – Но богатые месторождения все время ускользали от нас, дело кончалось тем, что мы намывали всего несколько небольших самородков или золотой песок. По-моему, нам просто не везло.
– Да, это не жизнь для девочки. – Тетя Виллона покачала головой и поджала губы. – Мне жалко ребенка, очень жалко. О чем только думал Джона, таская ее за собой? И кстати, где он теперь? Вы, наверное, должны встретиться с ним где-нибудь в Канзасе?
– Нет. – Бен откашлялся. – Папа умер, мэм, – ровным голосом сказал он. Но его слова произвели впечатление неожиданного пушечного выстрела.
Потрясенная тетя Виллона молча смотрела на него. Ее глаза медленно наполнились слезами.
– Что случилось? – прошептала она дрожащими губами.
– Его повесили несколько месяцев назад в Гофер-Спрингс, в штате Монтана. Но он был невиновен. Отец никого не убивал, во всяком случае нарочно. – И пока на небе догорал закат, Бен рассказал им всю историю.
Немного оправившись от шока, тетя Виллона высморкалась и заговорила сдавленным голосом:
– Ему следовало остаться в Айове и жить там, как он жил до этого. Зачем ему сдалось это золото? Глупый, жадный человек! И я говорю это, даже несмотря на то что он мой брат. Даже его жена, хотя и она не отличалась умом, никогда не допустила бы этого. Если бы она не умерла…
– Но она умерла, – прервал ее Бен. Оттолкнув стул, он вскочил на ноги, его щеки горели от злости. Как осмелилась эта тонкогубая высохшая старуха так говорить о его родителях! Ему с трудом удалось взять себя в руки – только из уважения к памяти отца. – Ужин был замечательный, тетя Виллона, – ровным голосом сказал он. – Думаю, мне надо немного прогуляться, чтобы хоть чуть-чуть утрясти яблочный пирог. Извините меня, мэм.