В ожидании варваров
Шрифт:
— Не будем обращать на них внимания, — говорю я своему отряду. Мы вновь навьючиваем лошадей и продолжаем двигаться в сторону гор. Хотя поклажа с каждым днем становится легче, всякий раз, как приходится подгонять изнуренных лошадей кнутом, сердце разрывается от боли.
У девушки подошел срок месячных. Скрыть свое недомогание она не может, все мы постоянно вместе, и спрятаться ей некуда, вокруг ни кустика. Ей не по себе, мужчинам — тоже. Старая история: женская кровь — плохая примета, предвещающая скудный урожай, неудачную охоту, порчу скота. Мужчины мрачнеют: им бы хотелось, чтобы девушка держалась от лошадей подальше, но это невозможно; кроме того, они не желают, чтобы она прикасалась к их пище. От стыда она замыкается в себе и вечером не садится с нами за ужин. Поев, я накладываю в миску бобов и клецек и отношу их девушке в палатку.
— Зря ты это делаешь, — говорит она. — Мне ведь сейчас даже в палатке быть не положено. Но уйти-то больше некуда. — То, что ее подвергли остракизму, она принимает как должное.
— Ничего страшного. — Глажу ее по щеке, присаживаюсь рядом и смотрю, как она ест.
Было бы напрасно уговаривать мужчин ночевать вместе с ней в палатке. Они остаются у костра, поддерживают огонь и по очереди несут дозор. Утром, ради их спокойствия; совершаю вместе с девушкой короткий ритуал очищения (я ведь осквернил себя тем, что спал в ее постели): палкой провожу на песке черту, заставляю девушку переступить через нее, потом мы с ней моем руки и я веду ее через черту обратно, в лагерь.
— Завтра утром ты должен повторить это еще раз, — шепчет она.
За двенадцать дней пути мы с ней сблизились больше, чем за несколько месяцев, прожитых под одной крышей.
Мы уже достигли подножья гор. Таинственные всадники скачут далеко впереди по извилистому руслу высохшего ручья. Мы отказались от попыток догнать их. Мы теперь понимаем, что, следя за нами, они в то же время ведут нас за собой.
Углубляясь в скалистые холмы, двигаемся все медленнее и медленнее. Когда мы не видим всадников вовремя привалов или когда их скрывают от нас излучины сухого русла, мы уже не боимся, что они исчезнут навсегда.
Уговаривая, понукая и подталкивая лошадей, тяжело взбираемся на очередную кручу и вдруг оказываемся прямо перед ними. Они возникают из-за скал, выехав из невидимой лощины: мужчины верхом на косматых пони, те двенадцать и еще несколько, одетые в овчинные кафтаны и меховые шапки, смуглые, с обветренными лицами, узкоглазые — варвары во плоти, на своей родной земле. Я стою так близко, что чувствую их запах; от них пахнет конским потом, дымом, сыромятной кожей. Один из них направляет на меня старинный мушкет, длиной почти в человеческий рост, с приделанной к ложу раздвоенной подставкой для упора. Сердце у меня замирает. «Нет», — шепчу я; тщательно избегая резких движений, отпускаю поводья плетущейся за мной лошади и показываю, что в руках у меня ничего нет. Потом так же осторожно поворачиваюсь, поднимаю с земли поводья и, оступаясь и скользя по каменистой осыпи, спускаюсь с лошадью на тридцать шагов вниз, туда, где застыли в ожидании мои спутники.
Варвары стоят над нами на скале, четко очерченные на фоне неба. Слышны только стук моего сердца, сопенье лошадей и стоны ветра. Мы вышли за пределы владений Империи. Серьезность этой минуты не следует недооценивать.
Помогаю девушке спешиться.
— Слушай внимательно. Сейчас я отведу тебя наверх, и ты сможешь с ними поговорить. Захвати свои палки, земля здесь осыпается, а в обход не подняться. Когда поговоришь с ними, то сама решишь, как быть дальше. Если они возьмутся доставить тебя к родным и если ты захочешь идти с ними — иди. А решишь вернуться в город — пойдешь с нами. Ты поняла? Я тебя ни к чему не принуждаю.
Девушка молча кивает. Она очень волнуется. Обхватив ее одной рукой за пояс, помогаю ей карабкаться по усыпанному галькой склону. Варвары неподвижно стоят на месте.
Длинноствольными мушкетами вооружены только трое, у остальных знакомые мне короткие луки. Когда мы поднимаемся на вершину скалы, они чуть отступают назад.
— Ты их видишь? — спрашиваю я, тяжело дыша.
Привычным, словно неосознанным движением она поворачивает голову куда-то вбок:
— Вижу, но плохо.
— «Слепая»… Как будет «слепая»?
Она говорит.
— Слепая, — обращаясь к варварам, произношу я и притрагиваюсь пальцами к векам. Варвары никак не отзываются. Дуло, замершее между ушами пони, по-прежнему нацелено мне в грудь. Глаза у хозяина мушкета весело поблескивают. Пауза затягивается.
— Поговори с ними, — прошу я девушку. — Объясни, почему мы здесь. Скажи им правду.
Она искоса глядит на меня и едва заметно улыбается.
— Ты в самом деле хочешь, чтобы я сказала им правду?
— Да, конечно. А что другое ты можешь сказать?
Улыбка продолжает играть на ее губах. Она качает головой и молчит.
— Хорошо, говори что угодно. Ты видишь, я сделал все, чтобы привезти тебя поближе к твоим, но сейчас я вполне искренне прошу: вернись со мной в город. По своей воле. — Сжимаю ее руку. — Ты понимаешь? Мне этого очень хочется.
— Почему? — роняет она тихим, безжизненным голосом. Она знает, что вопрос этот ставит меня в тупик, что я с самого начала бьюсь над ним, не находя ответа. Всадник с мушкетом медленно выезжает вперед и приближается к нам почти вплотную. Она мотает головой: — Нет. В город возвращаться я не хочу.
Спускаюсь вниз.
— Разведите костер, поставьте чай, — приказываю я мужчинам. — Мы здесь остановимся. — Сверху до меня долетает голос девушки, журчащий поток, прерываемый лишь порывами ветра. Она стоит, опираясь напалки; всадники спешиваются и окружают ее. Я не понимаю ни слова. «Какая досада! — думаю я. — Столько вечеров пропало впустую, а она могла бы научить меня своему языку. Но теперь уже поздно».
Из седельного вьюка достаю два серебряных блюда, которые провез с собой через всю пустыню. Снимаю обертку с рулона шелка.
— Возьми от меня в подарок. — Направляю руку девушки, чтобы ее пальцы ощутили мягкость шелка и прочли на серебре резной узор из переплетенных листьев и рыб. Ее узелок я тоже довез в сохранности. Что в нем, я не знаю. Кладу все на землю. — Они доставят тебя к твоим?
Она кивает.
— Он говорит, к середине лета доберемся. И еще говорит, чтобы ты отдал им одну лошадь. Для меня.
— Скажи ему, что у нас впереди долгий и тяжелый путь. Наши лошади совсем плохи, он же видит. Спроси, может, он сам согласится продать нам одну лошадь. Скажи, что мы заплатим серебром.