В пасти дракона
Шрифт:
– Презренный раб! – крикнул он. – Ты осмелился выдать меня в руки врагов!.. Горе тебе! Я не останусь неотмщённым!
А Зинченко в это время без особенно дурных намерений, даже и не думая снова задерживать этого китайца, шагнул вперёд, протягивая, в виде особой любезности, как старому знакомому, Синь-Хо руки.
То, что произошло затем, в первое мгновение ошеломило казака. Китаец присел на корточки и, словно оттолкнутый пружиной, прыгнул на него с обнажённым ножом в руке.
Чувство самосохранения, независимо от всякого соображения, заставило Зинченко податься
Но взять посланника Дракона оказалось не так-то легко. В его тщедушном теле оказалась громадная физическая сила. Если он и не был сильнее казака, то, во всяком случае, и не уступал ему. Напрасно Зинченко сдавливал его в своих медвежьих объятиях. Синь-Хо вывёртывался из них, и борющиеся подкатывались всё ближе и ближе к дверям.
– Я те, брат, покажу, как казённые мундиры рвать! – хрипел казак. – Ежели ты мирной, то какое право имеешь на христолюбивого воина с ножом кидаться! Нет, брат, пойдём к начальству!
Он уже изловчился и крепко держал китайца, когда раздался оклик:
– Стой! Что здесь такое?
Зинченко, услыхав эти слова, мгновенно бросил пленника, оглянулся и, видя офицера, быстро вскочил на ноги и вытянулся во фронт.
– Что такое? В чём тут дело? – повторил Шатов, делая шаг вперёд.
Но прежде чем Зинченко успел ответить, Синь-Хо ловким прыжком очутился у дверей, оттолкнул с силой в сторону Шатова и выбежал из фанзы.
Всё это было делом нескольких мгновений. Зинченко двинулся было вперёд, но увидев, что офицер пошатнулся, бросился к нему на помощь.
– Ваше благородие! Не убил ли он вас? – заботливо спрашивал он, стараясь подхватить Шатова под руку.
– Нет, ничего!.. Спасибо! – отвечал тот, придя в себя. – Что здесь такое?
– Честь имею доложить… Юнанка! Стул господину поручику! Извольте присесть… Честь имею доложить, – начал казак. – Как я был на представлении их беса, то прибежала ко мне вот евойна дочка и говорит: «Беги, все бегите, всех вас убьют!». Я и испугался. Думаю, что за оказия? И так как этого длиннокосого знаю, то побежал к нему осведомиться, в чём дело! А тут – подозрительная личность. Извольте посмотреть, мундир располосовал, а мундир-то почти новёхонек.
– Да за что же? – с недоверием спросил Шатов. – Ведь так зря никто с ножом бросаться не станет! Вероятно, ты обидел этого китайца?
– Ни в жизнь, ваш-бродь! Действительно, бывши в разъезде, мы с Васюхновым задержали его было подле их моленной на Мандаринской дороге, да потом отпустили, потому никаких признаков к задержанию не было, а кто он такой – извольте спросить вот у этого самого Юнанки.
Юнь-Ань-О, дрожавший всеми членами своего старого тела, кинулся на колени перед Шатовым.
– Встань, встань! Зачем это? – воскликнул тот. – Ты лучше скажи мне, обидел тебя этот казак, да?
– Нет, капитан, нет! – только и смог пролепетать тот. – Он меня не обидел…
– Тогда, может быть, он обидел твоего гостя? Ты говори, не бойся…
– И его не обижал…
– Тогда я не понимаю, в чём дело? Что же у вас такое случилось? За что же твой гость хотел ударить его ножом?
– Я… я не знаю…
– Решительно понять ничего нельзя… Твоя дочь встретила меня, перепуганная, плачущая; она просила меня вернуть вот его, не допускать в твой дом; она говорила, и я мог понять, что тебя собираются убить…
– Нет, нет, – твердил одно и то же Юнь-Ань-О.
– Ну, тогда я уже не знаю! Ты, – обратился Шатов к казаку. – Доложи о случившемся с тобою по начальству, а я подтвержу твоё донесение.
– Слушаю, ваш-бродь! Дозвольте просить.
– Что ещё?
– Прикажите вот этому самому Юнанке отдать грамотку, которую он от меня взял.
– Какую грамотку?
– Китайскую, ваш-бродь. Надо её по начальству представить, потому что, видимо, здесь дело нечисто.
– Ты слышишь? – взглянул Шагов на Юнь-Ань-О. – Он говорит, что ты у него что-то взял.
Старик так и затрясся.
– Нет, нет! – как эхо, повторял он.
– Тогда, ваш-бродь, дозвольте его в полицию отвести. Дружба – дружбой, а служба службой!.. Он, как грамотку брал от меня, весь позеленел ажно… Видится, там что-то неладное прописано.
– А ты сам её где взял?
– В моленной ихней на дороге. Думал в станицу послать, братниным ребятам позабавиться. А теперь вижу, дело нечисто. Добром, Юнанка, отдавай, не то сволоку ведь!
Юнь-Ань-О понял, что отпирательство и сопротивление ни к чему не приведут. Дрожащими руками достал он из-за пазухи послание Дракона и передал Зинченко. При этом лицо старика выражало такое отчаяние, что и Шатову, и казаку стало его жаль.
– Она самая! – воскликнул Зинченко. – Да ты, брат, не рюмься! Ежели тут ничего нет, так я тебе завтра же её назад принесу… Владей на здоровье! Мне ведь этого добра не жалко!
Шатов между тем поднялся со стула.
– Прощай, старик, – сказал он. – Я пришёл к тебе по зову твоей дочери, желая помочь. Ты, очевидно, не хочешь говорить, в чём дело, мне же кажется, что во всём этом и в твоём поведении также кроется какая-то загадка. Конечно, всё это не замедлит разъясниться, но для тебя было бы лучше, если бы ты открыл правду сам. Не хочешь? Как хочешь – это твоё дело! Где твоя дочь, позвавшая меня?
Уинг-Ти нигде не было видно. Бедная девушка убежала обратно на базарную площадь – разыскивать братьев.
– Так смотри же! – снова приказал Шатов казаку. – Немедленно иди и доложи обо всём… Очень может быть, тут есть что-либо такое, что не терпит отлагательств.
– Слушаюсь, ваш-бродь! Будет исполнено!
Зинченко проводил офицера и пошёл с докладом. Через четверть часа Шатов был уже у себя.
Он не думал, чтобы всё происшедшее могло быть чем-либо серьёзным. Напротив того, Николай Иванович был склонен видеть в этом любовную подкладку. Почему-то ему показалось, что подозрительный китаец – жених хорошенькой Уинг-Ти, и увидав казака, заподозрил в нём соперника и кинулся в порыве ревности с ножом.