В плену предрассудков
Шрифт:
За окошком кареты начинало стремительно темнеть, и чтение обоим путникам невольно пришлось отложить. Пока опекун аккуратно укладывал документы в кожаную папку, чувство голода заставило подопечную первой начать разговор:
– Мистер Сент-Джон, нам долго еще ехать? – несмело спросила она.
– Простите мою невнимательность! Вы, вероятно, проголодались? – учтиво опередил ее Адам. Он незамедлительно велел остановить мчащуюся карету и устроить обеденный привал.
Окрестная местность, в которой им пришлось сделать вынужденную остановку, притягивала восхищенные взоры путников. Это было зеленое побережье довольно широкой реки. В этом дивном месте она делала резкий изгиб. Вечернее солнце почти скрылось за горизонт, раскрашивая последними лучами растительность в красный и ярко-оранжевый цвета.
Сент-Джон немедля расстелил плед на невысоком пригорке, с вершины которого можно было свободно любоваться заходом солнца у воды. Девушка проворно выложила на него провизию из корзинки и щедро угостила кучера на облучке, тот в свою очередь с благодарностью стал уплетать предложенное.
Мистер Сент-Джон попросил не церемониться и основательно подкрепиться, потому что ехать им еще оставалось около пяти миль. Когда Анжелина восхищенно смотрела на закат над спокойной гладью воды, Сент-Джон поведал забытую красивую легенду о возникновении этой реки, на берегу которой и располагался нужный им пансион и древний при нем монастырь.
Увлеченная Анжелина не заметила, как опекун предложил ей бокал легкого вина, для того чтобы согреться. Напиток ударил в голову, заставил расслабиться, и ей хотелось, чтобы этот миг длился вечность: таким Анжелина благодетеля еще не знала. Внимателен, совсем не строг, а дружелюбен, прост в общении, глаза его искрились как-то таинственно. Непринуждённая обстановка унесла его в далекое прошлое, из которого Анжелина узнала, как будучи детьми, он с ее матерью не раз тайком помогал покинуть ей стены того же пансиона, хоть ненадолго. Как они строили планы на будущее… В тот момент ей показалась, что он забылся и принимал Анжелину за ее мать, Диану. Анжелина, опьяненная то ли вином, то ли упоительным видом пейзажа захотела прикоснуться к речной глади. Немного покачиваясь, она встала на колени у воды и сначала кончиками пальцев, а потом и всей ладонью провела по поверхности реки. Сент-Джон, забеспокоившись о девушке, ухватил ее резко за плечо, от чего она неуклюже присела назад.
– Простите, но это небезопасно, эта река очень глубока, а вода в ней жутко холодная, в чем вы и сами убедились, – оправдываясь, он подал ей руку, чтобы поднять с земли. Девушка, поравнявшись с ним на расстоянии вытянутой руки, почувствовала нежное прикосновение руки графа, бережно поправлявшей ее выбившийся из прически локон. Она доверчиво посмотрела хмельными глазами в его, ее пробирала легкая дрожь, то ли от вечерней прохлады, то ли от взгляда Сент-Джона.
– Расскажите мне о моем отце! Вы его знали? – вырвалось у Анжелины.
Сент-Джон резко поменялся в лице. Властно взяв ее под руку и уводя от воды, он, проигнорировав ее вопрос, сказал:
– Боюсь, еще немного и вы простудитесь, мисс. Нам нужно спешить, иначе мы и до рассвета не доберемся до места.
Отдавая приказ кучеру собрать остатки ужина, он поспешно усадил ее в карету и заботливо укрыл одеялом ее колени.
– Советую вам вздремнуть остаток пути, по прибытии я разбужу вас.
Сам Сент-Джон сел рядом с кучером, взяв правление экипажа в свои руки. Плавное, размеренное покачивание мало-помалу убаюкало усталую и недоуменную Анжелину.
В пансион они прибыли лишь к полуночи. Догадавшись, что в такое время их, вряд ли, пустят, Сент-Джон велел кучеру проехать еще четверть мили, чтобы устроить ночлег мисс Лурье в стенах монастыря, не в привычках монашек было оставлять страждущих без помощи. Матушка настоятельница обещала препроводить молодую мисс в пансион поутру, к тому же все местные знали о ее прибытии. Граф Сент-Джон щедро вознаградил настоятельницу, сделав благотворительный взнос на содержание монастыря и пансиона, не забыв упомянуть о том, что покинет на неопределенный срок Англию и все вопросы, касающиеся его подопечной, просил решать через его поверенного.
Попрощаться с девушкой опекуну не удалось: монашки заботливо увели ее, скрыв в древнем строении с высокими стрельчатыми окнами на долгих три с половиной года…
Глава 7. Прощай, пансион!
27 сентября 1888 г.
– Анжелина! Ну, когда ты закончишь свою работу в саду? Разве тебя не радует наш отъезд? Прощай, пансион! Прощай, неволя! Все вещи собраны, через час прибудет экипаж отца. Скорее переодевайся, – нетерпеливо торопила девушку Рози.
Рози была младшей и любимой дочерью лорда Корнуолла. Он сдержал свое обещание и уже в первые каникулы Анжелины привез девиц познакомиться с ней прямо в пансион. Сестры были дружны между собой, но несколько своенравны, богатство и громкий титул их отца, безусловно, делали их эгоцентричными. Чего меньше было заметно в Рози. Возможно, потому что она не отличалась особой красотой, но была мягкой, простодушной, прямолинейной и общительной.
Впоследствии лорд Корнуолл, не теряя долго времени, с тайным умыслом определил Рози в этот пансион. Во-первых, он посчитал, что его любимице не лишним будет поучиться чему-то «здравому», во-вторых, дружба дочери с мисс Лурье позволит чаще видеть последнюю, узнавать о ней что-то новое. Конечно, он не обольщался уж слишком на свой счет, но поделать с собой ничего не мог. Он был уверен, что его любовь к Анжелине словно последняя яркая звезда на небосклоне жизни лорда. Чем черт ни шутит!
Анжелина, действительно, не спешила, ей было горько оставлять этот приют, тут ей было спокойно, в пансионе она была уверенна, как пройдет ее завтрашний день. Здесь она с удовольствием часами напролет занималась вокалом со своей учительницей музыки, делая огромные успехи. Недаром ее считали лучшей ученицей в хоре. И сама Тереза Штольц6, знаменитая итальянская певица, отметила ее дарование, когда путешествовала и сделала остановку в их пансионе, чтобы навестить свою старую знакомую и подругу – директрису их заведения, мисс Жаклин. Здесь останутся минуты радости, когда Анжелина с жадностью перечитывала частые письма Уильяма и ленивые – Софи. Лишь пятимесячное молчание от обоих мучило девушку и заставляло теряться в догадках. Если бы молчал кто-то один, она непременно узнала бы причину от другого. Но тишина от обоих пугала. К тому же в одном из последних писем доктор Уоррен сообщал, что здоровье мисс Софи несколько ухудшилось из-за ее астмы. Написать миссис Дени или поверенному ее опекуна она так и не осмелилась. Иногда она чувствовала, что о ней просто забыли! Даже мистер Сент-Джон ни разу ей не написал, не поинтересовался, как его подопечная, жива ли она еще, или, может, ее уже давно забрала чахотка7, так часто посещающая их пансион. Правда, слуга его поверенного от имени графа часто доставлял новые занимательные книги, коробки с новыми нарядами по последней моде или корзинки с различными заокеанскими лакомствами, а во время эпидемии какой-либо болезни, мисс Лурье попечителем было дозволено проводить дополнительные каникулы в поместьях миссис Дени и лорда Корнуолла, на выбор девушки. Но выбор оказывался не большим: без объяснений Луиза Дени попросту не стала приглашать юную особу и даже посещать.
Конечно же, Анжелина не могла знать причин молчания своих новых друзей и знакомых. О некоторых ей и не доведётся узнать никогда. Например, о том, что Луиза Дени намеренно не хотела видеть ненавистную ей с некоторых пор девчонку – Анжелину Лурье, и все из-за банальной ревности к графу Сент-Джону! Ей было известно обо всех знаках внимания Адама к своей юной и очаровательной подопечной, с легкостью преодолевавших целый океан. К тому же Сент-Джон почти перестал писать письма самой Луизе, а если она и получала несколько строк, то они были хоть и учтивыми, как всегда, но слишком холодными. Возможно, конечно, она сама виновата в его новой манере общения с ней. Ведь она в одном из писем, адресованных к нему, попыталась вызвать ответное чувство ревности к ней [Луизе], сообщив ему о настойчивом ухаживании одного из столичных маркизов, который уже успел ей сделать предложение руки и сердца. Да так пылко, что ей ничего не оставалось, как дать обещание воздыхателю подумать над его словами. К разочарованию ревнивицы, реакция Адама несколько не оправдала чаяния таковой.