В погоне за Солнцем
Шрифт:
Когда тело прибывает к месту кремации – женщин заворачивают в оранжевую ткань, мужчин в белую, объясняет Равид, – его погружают в Ганг, затем возлагают на погребальный костер, обрызгивают сандаловым маслом и украшают цветами. Высокие бамбуковые жерди окружают сцену, на каждой висит небольшая корзина с масляными лампадами, зажженными в честь предков погребаемого на огне. Когда это возможно, старший или младший сын покойного возглавляет церемонию. Он бреет голову и брови и одевается в длинную белую бесшовную рубаху со специальной священной нитью, обычно свисающей с левого плеча и перебрасываемой на правое. Он пять раз проходит во главе погребальной процессии вокруг незажженного костра против часовой стрелки (потому что на том свете, согласно поверью, все происходит в обратном направлении) и поджигает костер. Когда тело полностью сгорает, глава церемонии осуществляет “ритуал черепа”, разбивая череп бамбуковой палкой, чтобы выпустить душу из заключения. Затем он поворачивается спиной, чтобы выплеснуть воду Ганга на угли через левое плечо, и уходит.
Мне
1016
Diana C. Eck, Banaras: City of Light. Р. 182.
У меня появилась возможность задать эти вопросы несколько часов спустя, когда Равид привел меня на встречу с санскритологом доктором Судхаркой Мишрой к нему домой. Мой хозяин был крайне любезен, надеюсь, искренне, и, как и Равид, стремясь развеять мое невежество, начал с разъяснений отношения индийцев к затмениям (см. главу 4). Отвлекся он лишь однажды, чтобы пожурить одного из многочисленных детей, шнырявших вокруг в возбуждении и радости от визита необычных гостей.
Вскоре меня уже наставляли о трех уровнях поклонения солнцу: мифологическом, где солнце является частью целой ритуальной системы, астрономическом, где оно является царем звезд (в южной Индии, например, на нем основан календарь), и повседневном, где оно составляет непременную часть обычной жизни. “Без поклонения солнцу в Бенаресе не случается ничего”, – заключил доктор Мишра. У солнца есть душа, сказал он, сутрама. Внутри каждого из нас находится маленькая карта вселенной (неподалеку от переносицы): правильная медитация приводит к освобождению этого знания и триллионов галактик внутри нас. Индуизм признает 330 млн богов…
Я прервал своего собеседника, сказав, что это какое-то безумное число, может, это метафора для многих граней Бога? “Нет!” – воскликнул доктор Мишра, резко повернувшись в мою сторону. Их действительно столько, и индуизм почитает каждого из них. Так ли это удивительно, учитывая необъятность вселенной? Запад стремится к внешнему совершенству, а не к внутреннему, добавил он, так что западному человеку это понимание недоступно: “У нас нет для вас ответа. Что такое бог? Вот что вы спрашиваете. Такой же смысл спрашивать: “Какого цвета боль?” На это нет ответа”. Я тоже не мог найти ответа, хотя мысленно вернулся к полотнам белого дыма над погребальными кострами.
К тому времени, как мы с Равидом откланялись и направились обратно в город, солнце начало садиться, а два главных гхата постепенно заполнялись людьми, хотя церемония чествования должна была начаться только через полчаса, около половины седьмого. На самой большой площадке, Дасасвамед-гхат, было уже около четырехсот человек, многие из которых сняли свои туфли, в том числе и женщины, большинство были одеты в свои лучшие сари. Ряды жрецов-пилигримов сгрудились под бамбуковыми зонтиками на низких деревянных помостах.
Семь маленьких алтарей, задрапированных тонким оранжевым шелком (рубиновой тканью украшается центральный алтарь), были выстроены вдоль кромки реки, и прислужники прохаживались между ними, проверяя, все ли на месте: цветы, благовония, амулетные палочки, специальный веер для священнослужителя, раковины, колокольчики, горючие материалы, прасада (освященная пища). Я хотел было расспросить Равида обо всем этом, но он исчез в шумной толпе.
Я пристроился прямо за главным алтарем, откуда все было прекрасно видно. На алтаре стоял большой портрет, обрамленный белыми и красными цветами, – Арсалан Бапу, местный святой. Около меня набожный человек лет пятидесяти, тощий как гончая, уже предавался молитве, я украдкой бросал на него неловкие взгляды. Над алтарем на ветру хлопал большой флаг корпорации Gaya Nidhi Seva, которая спонсирует эту ночную церемонию. На каменных ступеньках сидеть вполне удобно, но многие все равно предпочитают стоять. За алтарями множество заполненных туристами лодок начали маневрировать, чтобы занять удобное положение, а на крошечных рыбачьих лодках качались масляные и камфарные лампады – целая длинная галактика огоньков под идеальным полумесяцем луны. Откуда-то доносились ритмичные хлопки фейерверков. Атмосфера потрескивала от напряжения, как это бывает в театре перед поднятием занавеса. Наконец семь молодых священнослужителей, одетых в оранжевые рубахи, перевязанные через плечо светлыми кушаками, и белые штаны, с бусами на шее, заняли свои места у алтарей. Неожиданно около меня возник взволнованный Равид. “Вам надо пойти со мной”, – сказал
Как только я поднялся на борт ялика, семь жрецов с поблескивающими в огнях черными волосами начали интонировать громкое гулкое “Ом-м-м-м-м-м-м” [1017] , а я полностью растворился в этой невероятно живописной сцене, разворачивающейся передо мной. Огромные зонты яркой расцветки, каждый около 2,5 м в диаметре, выстроились вдоль берега, около двадцати с одной стороны от гхата, около тридцати с другой. Более тысячи зрителей уже собрались на берегу, на реке находилось еще примерно пятьсот – лодки так плотно прибились друг к другу, что девочка, продающая лампады, легко перескакивала с одной на другую. Служители прекратили пение и начали дуть в раковины, поворачиваясь на восток, север, юг (в честь других божеств) и, наконец, на запад (чествуя солнце). Равид объяснил, что звук раковин призван служить отголоском пению “Ом”. Затем они подняли семисвечные канделябры, символизирующие мировую иерархию видов, и вновь начали петь, на этот раз в другом ритме. Закончив эту часть церемонии, они подняли свои гипертрофированные веера, похожие на павлиньи перья, только с кисточками и сделанные из коровьих волос – как объяснил Равид, это отгоняет ос и мух, а также болезни и бактерии. Затем они опять проделали свои четыре поклона, призывая Вишну, а затем Шиву.
1017
“Ом” (иногда пишут как “Аум”) является “вербальным символом Высшей Реальности” и состоит из отдельных звуков: “а”, “у” и “м”, а также назализации (бинду) и резонанса (нада). Один храм в Варанаси состоит из пяти святилищ, на каждую ноту звука “Ом”.
Поверх очередной волны “Ом-м-м-м-м-м”, менее слаженной, чем преж де, поднялся трезвон колокольчиков, а священнослужители запели гимн миру на Земле “Ом Шанти”, затем старший жрец бросил цветы в темную воду в качестве последней дани множеству богов, солнцу, луне, планетам и звездам, и церемония на этом закончилась. Толпа начала рассеиваться, и мы тоже отплыли, направившись вверх по течению в сторону тлеющих погребальных огней, добавляющих своим насыщенным красным дополнительный оттенок к вечерней атмосфере. Около берега вся вода была усеяна человеческим пеплом и кусочками костей. Было уже почти восемь, и ближайшие гхаты по большей части опустели, остались только случайные бродячие животные, рыщущие в поисках поживы.
Закат на Ганге (Art Wolfe / Getty Images)
В недавнем романе Джеффа Дайера рассказчик раздражен ритуалом, который я только что наблюдал своими глазами: “Не нужно было быть слишком разборчивым, чтобы понять: в этом показном ритуале не осталось ничего живого – просто светомузыкальное шоу на потребу туристам. Весь смысл, который ему полагалось бы иметь, давно выветрился – не то вчера, не то бог весть когда. А может, это происходило прямо сейчас, у нас на глазах”. [1018] Хоть я и не отрицаю того, что туристы могли отправиться ко сну счастливые, но совершенно не проникшиеся смыслом того, что видели, я ощутил подлинное благоговение среди самих участников празднества. Как и на празднествах летнего солнцестояния в Куско или шумных толпах, осаждающих Стоунхендж и даже в маленькой кучке путешественников, наблюдающих затмение на льду Антарктики, чувство благоговейного трепета, даже с легкой примесью страха, заполняло воздух, пока воздавались почести силам, дарующим жизнь и смерть.
1018
Дайер Дж. Влюбиться в Венеции, умереть в Варанаси. М.: Рипол-классик, 2010. Пер. А. Осипова.
Немного погодя наш лодочник развернулся и с трудом подгреб против течения к ступенькам ближайшего к гостинице причала. В воздухе ощущалась прохлада. Над одним из зданий было натянуто полотнище с надписью на английском: “БАНАРАС ЕСТЬ БАНАРАС. БАНАРАС БЫЛ БАНАРАСОМ. БАНАРАС БУДЕТ БАНАРАСОМ”. Мы миновали Дасасвамед-гхат, где молодые священнослужители и их помощники собирали свои принадлежности и утварь, как персонал действующего театра. Они проведут такую же церемонию на следующем закате и через день. На их языке kal одновременно значит и “вчера”, и “завтра”.