В погоне за звуком
Шрифт:
– А правда, что ты играл с великим Борисом Спасским?
– Да, было дело. Примерно лет десять назад, в Турине. Кажется, это был самый великий день в моей шахматной карьере.
– Ты выиграл?
– Нет, но я сыграл вничью. Многие говорят, что это была потрясающая партия. За нашими плечами стояли зрители, играли только мы двое. Потом он признался, что играл, стараясь не давить. Это было очевидно, иначе партия закончилась бы слишком быстро, но я все равно остался доволен собой. Представь, что я до сих пор храню на доске у себя в кабинете отметки ходов той партии. Спасский открыл игру королевским
– У тебя есть какая-то конкретная стратегия?
– Когда-то я довольно долго играл, стараясь быть как можно быстрее, и выигрывал, но потом снова откатился назад. Я играл с такими гигантами, как Каспаров, Карпов, разумеется, проиграл вчистую, бросал вызов Юдит Полгар, она тогда ждала ребенка, и Петеру Леко. Это стало для меня настоящим событием. Петер был так добр, что позволил мне переиграть партию после того, как в самом начале я допустил серьезную ошибку. Я все равно проиграл, но не так позорно.
За годы я понял, что есть особого рода ум – ум для игры в шахматы, который проявляется именно во время игры и не имеет ничего общего с умственными способностями, которые приходится проявлять в повседневной жизни. Этакий отдельный вид ума…
Я нередко сталкивался с людьми, которые просто невероятно играли в шахматы, но в жизни мне было не о чем с ними разговаривать. А вот Спасский, например, оказался очень замкнутым и очень застенчивым человеком, в то время как за шахматной доской он чрезвычайно уверен в себе и даже несколько агрессивен. (Меж тем Эннио съел почти все мои фигуры.)
– А как родилось твое увлечение шахматами?
– Совершенно случайно. Однажды, еще в детстве, я нашел в магазине учебник по шахматам и через некоторое время приобрел его. Я разучивал ходы по книжке, а потом стал играть с друзьями, которые жили на той же улице, в Трастевере, где жили мои родители. Мы даже стали устраивать турниры. Нас было четверо: Мариккьоло, Пузатери, Корнаккьоне и я. Я стал прогуливать занятия по музыке. Мой отец это заметил и велел, чтобы я завязывал с шахматами. И я завязал.
Долгие годы я совсем не играл. Только году в 1955-м, когда мне было уже двадцать семь – двадцать восемь, я снова попытался играть, но это было не так просто. Я записался на соревнования, которые проходили тогда в Риме. Надо заметить, что все это время я вообще не занимался шахматами, ни с кем не играл. До сих пор помню, что мой противник применил сицилианскую защиту. Он был из района Сан-Джованни. Я же совершил кучу серьезных ошибок и позорно проиграл, но одно мне было ясно – нужно вернуться к шахматам.
Я начал заниматься со Стефано Татаи. Он двенадцать раз становился чемпионом Италии и не стал международным гроссмейстером лишь потому, что недобрал полбалла на венецианском турнире. Потом я занимался с Альвизе Зикики и, наконец, с Ианньелло, который преподавал не только мне, но и всем членам моей семьи. Он готовил меня к турниру, где я, между прочим, вышел во вторую категорию. Я получил почти 1700 очков – отличный результат, учитывая, что чемпионы мира набирают около 2800 очков. Например, Гарри Каспаров выходил со счетом 2851.
– Вот
Эннио улыбается в ответ:
– Не будь я композитором, я бы хотел быть шахматистом. Но шахматистом мирового уровня, желательно чемпионом. К сожалению, не судьба. Осуществить эту мечту не удалось, как не удалось пойти по дороге, которую я наметил себе в детские годы, и стать врачом. Что касается медицины, то к этой мечте я не продвинулся ни на шаг – в шахматы я хотя бы играл, занимался с профессионалами, пусть даже с сильным опозданием – слишком уж надолго я забросил игру. Судьба распорядилась так, что я стал композитором.
– Ты об этом жалеешь?
– Я рад, что смог реализоваться в профессии, и все же иногда я задаюсь вопросом – а что было бы, стань я шахматистом или поступи в медицинский институт? Смог бы я добиться того, что имею сейчас? Иногда я уверенно отвечаю, что смог бы. Мне кажется, что я приложил бы все усилия и все равно добился бы высоких результатов – потому что если я люблю то, чем занимаюсь, то выкладываюсь целиком. Может быть, я и не сделал бы шахматы профессией, но вложил бы в это занятие всего себя, что помогло бы компенсировать мой несколько опрометчивый выбор.
– А когда ты понял, что хочешь быть композитором? Ты чувствовал, что это – твое призвание?
– Вообще-то, не совсем. Это произошло постепенно. Когда я был маленьким, у меня было две мечты: сначала, как я уже говорил, я собирался стать врачом, потом – шахматистом. И не просто врачом или шахматистом, мне хотелось выделиться, стать великим. Вот только мой отец Марио так не думал. Он был трубачом [1] . Однажды он взял трубу и, вложив ее мне в руки, сказал: «Благодаря этому инструменту я вырастил тебя и смог содержать нашу семью, поэтому и ты должен идти этой дорогой». Он отдал меня в музыкальную школу на курс трубы, и лишь через несколько лет я начал пробовать себя в композиции. Я блестяще сдал экзамены по гармонии, и преподаватели посоветовали мне перейти на композиторский факультет. Так что речь шла скорее не о призвании, а о способностях и о необходимости, которая оказалась сильнее меня. А любовь к работе и страсть к сочинительство пришли после, по мере того, как я продвигался вперед.
1
Говоря «трубач», Морриконе использует не принятое в итальянском «trombettista», а устаревшее и теперь изменившее значение слово «trombista».
Композитор для кино
Аранжировка как путевка в жизнь
– Когда состоялся твой композиторский дебют? Когда ты стал зарабатывать музыкой?
– Я играл на трубе. Сначала просто аккомпанировал, иногда, в основном во время войны, играл вместо отца, потом стал играть в римских клубах и залах. Когда я начал заниматься гармонией и композицией, я уже довольно долго работал и зарабатывал. Постепенно я стал известен как аранжировщик: тогда за пределами нашей консерватории о Морриконе-композиторе еще никто не слышал.