В поисках фресок Тассилин-Аджера
Шрифт:
На противоположной стороне вади находится большое изображение негритянки, написанное в стиле «круглоголовых». Лицо ее закрыто. На той же стене нарисовано много маленьких фигурок, относящихся к скотоводческому периоду. Как реалистично и темпераментно выполнены сцены сражений лучников! В них столько движения и пыла, что перед нами как бы оживают все страсти участников схватки.
Среди сотен сделанных нами открытий одно особенно заслуживает упоминания. Лажу и я изучали стены гротов. Располагая большим временем, чем его товарищи, наш кинооператор первым приступал к осмотру новых мест. Если он обнаруживал что-нибудь интересное, мы вместе отправлялись посмотреть на его находку. Так мы уже обошли несколько гротов и собирались
– Ты туда заглядывал? – спросил я.
– Нет, – ответил Лажу. – Мне кажется, там не может быть рисунков.
– Пойдем посмотрим!
Довольно хорошо укрытый грот достаточно глубок, и не исключено, что он служил когда-то жилищем. Мы осматриваем его внутреннюю поверхность и замечаем длинную красную полосу, прерывающуюся в трех местах. Обычно мне почти всегда удавалось определить по целому ряду признаков, с каким сюжетом я имею дело, даже если роспись сильно стерта или покрыта плотным слоем глинистой пыли. Но на этот раз нечеткие изображения мне абсолютно ничего не говорят: я не могу разобрать никаких подробностей.
– Просто какие-то линии, ничего интересного! – заключает Лажу.
У нас с собой нет больше воды, чтобы смочить стену, а гельта находится довольно далеко. Тем не менее я говорю Лажу:
– Сходи все-таки за водой, я думаю, что это стоящее дело. А если здесь ничего не окажется, у меня хоть совесть будет чиста.
Мы смачиваем стену водой из кожаной фляги, и еще не успевает стечь вода, как у нас вырываются возгласы восхищения. Промывка – в который раз! – совершает чудо. Отчетливо выступают три предельно стилизованные негритянские маски. Они расположены в ряд на одном уровне. Их можно было бы принять за современную декоративную живопись: нос и рот схематичны, а вместо лица – овал.
Весь ансамбль достигает двух метров в длину. После внимательного изучения я обнаруживаю на головных уборах масок несколько разноцветных параллельных полос. Точно такие же полосы имеются у нашей фигуры со шлемом. Здесь те же цвета: аспидно-серый фон, красная охра, белый контур. Нет ничего общего ни в стиле, ни в сюжете, но техника выполнения, несомненно, одинаковая.
Видимо, художникам одной и той же эпохи принадлежат как реалистические, так и символические изображения. Не исключена возможность того, что эти произведения возникли в результате слияния элементов египетского и негроидного искусства и свидетельствуют о сосуществовании разных этнических групп. Во всяком случае подобные предположения должны вызвать у ученых и искусствоведов огромный интерес к рисункам Тассили.
На обратном пути мы натолкнулись в одной из пещер еще на две прекрасные росписи. На первой изображено странное животное величиной больше метра, похожее на тритона, написанное желтой охрой и обведенное красным контуром, на второй – огромное свиноподобное существо с торчащими клыками, относящееся к эпохе «Великого божества».
И наконец, последний результат наших исследований: мы обнаружили, что все выходы из долины загорожены каменными стенами и что мы находимся в своего рода небольшом укрепленном лагере. Я уже отмечал подобные факты в Джаббарене, в Уан-Абу, а поскольку рисунки скотоводческого периода встречаются в этих трех местах, я полагаю, что укрепления принадлежат скотоводческим племенам. Кроме того, в центре низменности сохранились основания трех древних хижин, напоминающих по своей форме жилища, изображенные на стенах гротов.
В лагере нас ожидают открытия совсем иного рода. С наступлением жарких дней повсюду появляются змеиные следы. Первую гадюку я убил у подножия дикого оливкового дерева, вокруг которого мы с Лажу долго бродили, надеясь найти на нем цветок, поскольку его нет ни в одном гербарии. Вторую змею я обнаружил в двух шагах от наших палаток: обследовав нашу кухню, она свилась кольцом под камнем. На третью я наткнулся под кустом арты, когда показывал Мишелю дорогу к только что обнаруженной гельте. Целое нашествие! Никогда мы не встречали места, подобного Сефару: оно так и кишело змеями. Этот уголок особенно благоприятен для размножения пресмыкающихся, потому что туареги очень редко устраивают здесь стоянки.
Лесажа сразу же по прибытии едва не укусила змея: он поставил ногу в нескольких сантиметрах от нее. Вила увидел ее первым и предупредил Лесажа. Тот отскочил назад, побелев как полотно. Он не скоро пришел в себя и еще несколько дней говорил о случившемся. Встреча действительно могла произвести впечатление: это была большая самка, с головой больше монеты в 100 су[62], но от страха змея показалась Лесажу еще крупнее. Чудесным образом избежав опасности, он дал обет сразу же по возвращении в Марсель поставить в Нотр-Дам де ла Гард свечу длиной с эту змею. Возвратившись во Францию, Лесаж действительно выполнил свое обещание. Однако, по его мнению, расходы на свечу должна была взять на себя экспедиция. Казной экспедиции ведал Мишель, которому хорошо было известно ее довольно плачевное состояние. При общем одобрении он отказал Лесажу: ведь это не экспедиция давала обет, следовательно, она и не обязана брать на себя расходы. Тем не менее все отправились в церковь. Тут длина змеи сократилась до размеров маленького змееныша, и свеча, высота которой предполагалась три с половиной метра, стала обычной церковной свечкой.
Наш лагерь за лето превратился в настоящий зверинец. Вила коллекционирует добов – больших ящериц с колючим хвостом и миролюбивым характером. Вила устроил их всех, больших и маленьких, возле кухни, обвязав веревочкой за живот, чтобы Они не удрали. Ему удалось доставить их живыми в Париж, где они и сейчас занимают одно из отделений вивария. У нас было также два зайчонка; мы нашли обоих в зарослях вади Сефара, близ которых их родители резвились у нас на глазах. Мы кормили зайчат разведенным сухим молоком, но один из них через несколько дней сдох. Зато второй стал совершенно ручным и вскоре начал есть побеги одуванчиков, которые мы ему приносили. К несчастью, он погиб на обратном пути в Джанет – его ящик слишком долго стоял на солнце.
Другим питомцем нашего лагеря был пойманный туарегскими мальчишками молодой грызун гунди[63], с которым мы тоже очень подружились. Все эти зверьки составляли чудесную семью, совсем как во времена Ноева ковчега. Но какая засуха вместо потопа!
Глава пятнадцатая.
Парашюты
Проблема снабжения экспедиции продовольствием становится все более острой. Большинство наших продуктов кончилось, сахар уже на исходе, три четверти мешков с мукой пусты. Каждый раз, когда я прошу у Джебрина раздобыть верблюдов для доставки продовольствия, он что-то бубнит под своим литамом[64], а затем пускается в разглагольствования, что, мол, здесь нет пастбищ и верблюды теперь спустились на выгоны эрга Адмер. Капитан Росси в Джанете также не может предоставить мне вьючных животных. Неужели нам придется прекратить работу?
Я еще раз вызываю Джебрина, показываю ему мешки из-под муки и спрашиваю, не желает ли он питаться камнями – именно такая перспектива ожидает нас.
– Нет, – отвечает он невозмутимо. – Я за свою жизнь достаточно насмотрелся на камни. Если бы их можно было есть, люди племени кель-медак не были бы такими тощими. Чего-чего, а уж камней-то в нашей стране хватает!
Наконец однажды утром наш второй проводник, Агауэд, появляется с четырьмя осликами, и маленький караван поспешно направляется в Джанет. Среди почты, доставленной Агауэдом через два дня, я нахожу следующее сообщение: получено разрешение сбрасывать нам продукты на парашютах. Я давно этого добивался, и теперь наконец доставка по воздуху начнется по первому нашему требованию.