Шрифт:
Сол БЕЛЛОУ
В ПОИСКАХ МИСТЕРА ГРИНА
Перевод В. Хинкиса
Все, что может рука твоя делать, по силам делай...*
* Книга Екклесиаста, 9,10.
Тяжелая ли работа? Нет, вообще-то не такая уж тяжелая. Правда, он не привычен много ходить и взбираться по лестницам, но не физическая усталость больше всего одолевала Джорджа Криба, когда он приступил к своим новым обязанностям. Ему пришлось разносить чеки на пособие в негритянском квартале, и, хотя он вырос в Чикаго, об этом районе у него было самое смутное представление - только экономическая депрессия забросила его сюда. Нет, сама по себе работа не была тяжелой, во всяком случае, если сосчитать, сколько фунтов надлежало перенести и сколько футов отшагать, но он уже начал чувствовать ее бремя на своих плечах, осознавать ее неприятную особенность. Улицы и дома он находил легко, но нужные ему люди жили по каким-то
Но сегодня, пожалуй, ему повезло больше обычного. Утром он вышел на работу и ожидал, что его засадят за стол корпеть над бумагами, поскольку он нанялся клерком в одну из городских контор, а вместо этого, к счастью, его послали гулять по улицам, на воле, и он был рад, по крайней мере на первых порах, крепкому холоду и даже лютому ветру. Однако дело у него шло со скрипом, пачка чеков почти не становилась тоньше. Разумеется, эту работу ему поручили городские власти; и ясно самой собой, что на такой работе незачем слишком усердствовать. Его молодой начальник мистер Рейнор недвусмысленно дал ему это понять. Но все же он предпочитал работать на совесть. Во-первых, если определить, как быстро удастся разнести чеки, он будет знать, сколько времени можно выкроить для себя. Да и люди, надо полагать, ждут денег. Это не было для него решающим, хотя, конечно, имело некоторое значение. Но главное, он хотел работать на совесть, просто чтобы все было на совесть, делать свое дело честь по чести, ведь такое дело, требующее особой настойчивости, подворачивалось ему нечасто. А этой настойчивости у него было предостаточно, и, найдя себе применение, она изливалась наружу с чрезмерным изобилием. К тому же он натолкнулся на трудность. Он не мог найти мистера Грина.
Теперь он стоял в своей длиннополой шинели, а в руке у него был большой конверт, из кармана торчали бумаги, и он недоумевал, почему так трудно найти тех слабых и немощных, которые не могут сами прийти за чеком в контору. Но Рейнор предупредил, что поначалу разыскать их будет нелегко, и дал несколько советов:
– Если подвернется почтальон, всего лучше спросить у него, это дело верное. Если же с почтальоном не выйдет, попробуйте справиться в лавке или у уличных разносчиков. А уж потом ступайте к дворнику и к соседям. Но вы сами увидите: чем ближе к нужному дому, тем меньше толку можно добиться от людей. Они не захотят вам помочь.
– Потому что я чужой.
– Нет, потому что вы белый. Следовало поручить эту работу негру, но сейчас мы лишены такой возможности, вам же надо как-то добывать свой хлеб насущный, а у нас не частная контора. Работа есть работа. Поверьте, это и ко мне относится. Я ведь ничем не лучше вас. Просто у меня на три года больше стажа. И диплом юриста. Иначе вы сидели бы на моем месте, а я отправился бы маршировать, несмотря на собачий холод. Мне и вам платят теми же долларами, по тем же определенным и ясным соображениям. При чем тут мой диплом? Но как бы там ни было, мистер Криб, чеки доставить необходимо, а это требует настойчивости, которой, я надеюсь, вам не занимать.
– Да, я чертовски настойчив.
Рейнор, сжимая резинку в левой руке, потому что он был левша, растер застарелую грязь у себя на столе и сказал:
– Ясное дело, когда вопрос ставится так, другого ответа и ожидать нечего. Во всяком случае, хуже всего то, что из людей трудно вытянуть какие-либо сведения. Они подумают, что вы переодетый сыщик, или взимаете деньги за вещи, купленные в рассрочку, или вручаете судебные повестки, или еще что-нибудь в этом роде. Вот когда поработаете там месяц-другой, все будут знать, что вы просто разносите пособия.
Погода была пасмурная и морозная, как обычно в канун Дня благодарения, ветер, резвясь, стлал по земле дым, и руки у Криба закоченели, потому что перчатки он позабыл в кабинете у Рейнора. И все упорно твердили, что знать не знают никакого Грина. Был уже четвертый час, почтальон кончил работу. Ближайший бакалейщик, негр, никогда не слышал о Талливере Грине, или так, во всяком случае, выходило по его словам. Криб готов был ему поверить, ведь он, казалось, все-таки сумел убедить этого человека, что ему нужно всего-навсего отдать чек. Но полной уверенности он не чувствовал. Нужен был опыт, чтобы разгадывать взгляды и едва уловимые знаки, и, мало того, нужна была твердость, чтобы тебя не спровадили, не послали к чертям, и даже властность, чтобы припугнуть в случае нужды. Если тот бакалейщик и знал Грина, он легко отвертелся. Но ведь его покупатели в большинстве своем живут на пособие, какой же ему смысл задерживать доставку чека? Конечно, не исключено, что этот Грин или миссис Грин, если он женат, предпочитают другого бакалейщика. Женат Грин или не женат? Хуже всего было то, что Криб не заглянул в картотеку. Рейнор должен был дать ему несколько часов на просмотр документации. Но он, видимо, не придал этому значения, махнул рукой. Есть ли смысл всякий раз тщательно готовиться, чтобы доставить несколько чеков?
А теперь самое время поискать дворника. Стоя на ветру, в ноябрьских сумерках, Криб оглядел дом - по одну сторону истоптанные, скованные морозом пустыри, по другую - автомобильное кладбище, а дальше - уходящее вдаль полотно надземной железной дороги, такое шаткое с виду, усеянное мерцающими огнями; двойной ряд покосившихся кирпичных галерей в три яруса и бетонные ступени, ведущие в подвал. Он спустился вниз и пошел подземным коридором, толкаясь во все двери, отыскал одну незапертую и очутился в котельной. Кто-то встал и пошел ему навстречу, шаркая по угольной крошке и ныряя под обмотанные брезентом трубы.
– Вы дворник?
– А вам чего?
– Я ищу одного человека, он живет где-то здесь, поблизости. Грин.
– Какой такой Грин?
– Может быть, у вас тут несколько Гринов?
– спросил Криб, обнадеженный.
– Мне нужен Талливер Грин.
– Нет, не могу я вам пособить, мистер. Я таких не знаю.
– Он калека.
Дворник согбенно стоял перед ним. Может, он сам калека? Господи! А вдруг... Серые глаза Криба вгляделись в этого человека с беспокойством. Нет, просто он малоросл и сутул. Голова, в которой бродят неведомые мысли, жесткая борода, широкие, понурые плечи. От его черной рубахи и дерюги, которая заменяла ему фартук, пахло застарелым потом и угольной пылью.
– А какое у него калечество?
Криб подумал и ответил чистосердечно и просто:
– Не знаю. Я его и в глаза не видал.
– Это могло ему только повредить, но иначе пришлось бы сказать наугад заведомую ложь, а он этого не хотел. Я доставляю пособия больным людям. Будь он здоров, ему пришлось бы прийти самому. Оттого я и сказал "калека". Он наверняка прикован к постели или креслу - у вас здесь нет такого?
Это чистосердечие с детства служило Крибу верой и правдой. Но здесь его талант пропадал зря.
– Не скажу вам, сэр. На мне еще четыре таких дома. Всех жильцов не упомнишь, особливо временных. Люди что ни день съезжают да въезжают. Не знаю, и все тут.
Он шевелил черными от сажи губами, но слов Криб не мог разобрать за свистом клапанов и гудением воздуха, нагнетаемого в пылающее жерло топки. Но он угадал, о чем речь.
– Ладно, все равно спасибо. Извините за беспокойство. Подымусь наверх и попробую поискать кого-нибудь, кто знает.
Он снова вышел на холод, в ранние сумерки, сделал небольшой крюк от подвала до входной двери, стиснутой меж кирпичными столбами, и стал подниматься на третий, верхний этаж. Под его ногами хрустели куски обвалившейся штукатурки; латунные стойки, на которых прежде крепились перила, ограждали лестницу. Холод теперь донимал его еще пуще, чем на улице, пронизывал до костей. В уборных, словно в родниках, журчала вода. Слушая, как ветер бушует за стенами, подобно пламени в топке, он подумал, какое это огромное и мрачное строение. Чиркнув в темноте спичкой, он стал искать среди каракулей и слов, нацарапанных на стенах, фамилии и номера. Он увидел: "Псих ненормальный, катись к черту", всякие зигзаги, рисунки, похабные надписи, ругательства. Точно так же были разукрашены и священные усыпальницы внутри пирамид, и дикие пещеры на заре человечества.