В поисках потерянного разума, или Антимиф-2
Шрифт:
Когда говорят, что «Запад рационален, а не эмоционален», то забывают или не знают, что все «психологии» и «теории души» были проработаны уже у Аристотеля, что теория аффектов была проработана у Спинозы, теория эмоций в английской философии, что все «новаторство» Фрейда, Юнга и весь расцвет психологической проблематики в 20-м веке - это, прежде всего, западное явление!
Когда ищут «призвание России и русскую идею», тоже, в конце концов, забывают или не знают, что концепция «призвания» была рождена в протестантской теологии Лютера, конститутивной для запада, если верить Веберу, а слово «идея» искусственное слово - выдуманное Платоном, одним из отцов-основателей всего западно-европейского мира. Об этом надлежит вспоминать всякий раз, когда кто-то ругает Запад за его «материализм», а Россию называет «идеократической цивилизацией». Да, слово «материя» тоже западное, но это не отменяет того, что идеализм - это вообще сущность Запада.
Когда Запад ругают за антигуманизм, то забывают или не знают, что слово было создано в Древнем Риме, возродилось в эпоху Возрождения и с тех пор неустанно наполнялось новыми смыслами, вплоть до марксистской и экзистенциалистской интерпретации гуманизма.
Господство
Все разговоры о том, что Запад господствует благодаря экономической мощи, что соблазняет всех иных потребительской, изобильной материальной жизнью основаны на желании польстить себе и не соответствуют историческим фактам. Вплоть до 18-го века Восток в целом было БОГАЧЕ Запада. Именно там, по преданию, находился библейский рай, именно здесь правили могущественные цари, фараоны и императоры. Именно восточный дворец был синонимом роскоши и разврата, именно восточный рынок был синонимом «рыночной экономики», именно здесь пролегали великие шелковые и иные торговые пути. Как греки были нищими в сравнении с Персией, так и позже Европа крестовых походов была нищей в сравнении с Индией и Китаем.
Мнение о том, что величие Запада основано на военной силе так же легко опровергается историческими данными. Восток был зачастую сильнее Запада и Запад не захватывался и не разорялся Востоком только потому, что в нем видели дикую нищую пустыню, в отличие от обильного и солнечного Востока. Во всяком случае, войны велись постоянно и с переменным успехом, о каком-то постоянном превосходстве, раз и навсегда захваченной инициативе говорить не приходится. И так вплоть до 16-17 века, века колонизации.
А вот о духовном лидерстве Запада как раз можно говорить с момента его рождения, в Греции, и с «возрождения», в Европе. Именно дух обеспечил Греции победу над Персией. Именно греческий дух вел Александра Македонского и через него был распространен на всю «ойкумену». Именно греческая ученость была образцом для римлян. Именно наследниками эллинистического мира и Рима видела себя Византия. Именно от греков набирались мудрости и арабы, через которых потом Европа заново познакомилась со своими же истоками после Крестовых походов.
Именно на основе возрождения прежней греко-римской философии стали возможны научные открытия Нового времени, успехи в технике, научно- техническая революция, вслед за ней военное и экономическое господство над всем миром, продолжающиеся и по сей день.
То, что Запад всегда заботился, в первую очередь, о духе, показывает нам со всей очевидностью, например, различная судьба Червонной и Великой Руси. А. Невский, как известно, предпочел мир с Востоком и войну с Западом, а Даниил Галицкий, соблазнившись королевской короной и помощью в борьбе с татарами со стороны Папы, выбрал союз с Западом. Вместо помощи в Галицию пришли католические миссионеры, иезуиты, тевтонцы, ксендзы и проч., начавшие не с захвата материальных ценностей, а с уничтожения православного духа. А духовный слом, в свою очередь, привел и к потере политического суверенитета и к невиданной экономической эксплуатации. Всякому епископу или боярину, переходившему в католичество, сулились дворянские привилегии и экономические блага - имения. Запад отдавал материальное, чтобы получить себе душу. Наоборот, Орда, подобно дикарям, соблазнялась бисером. Ей не было дела до православной церкви, истории, культуры, языка русских и даже до политической власти. Важны были материальные подношения и внешняя лояльность. Восток, наоборот, за материальное готов был закрывать глаза на духовное. Если на Руси 300 лет взращивался «комплекс превосходства» по отношению к угнетателям, то в Галиции все это время жили с ощущением того, что тут находится окраина (Украина) Европы. От того-то мы потом восстановили и политический суверенитет и экономическую мощь и на несколько столетий вперед поставили себя как величайшее государство мира, несколько раз били объединенные силы ВСЕЙ Европы, идущей на нас, а русские, ставшие так называемыми «украинцами» остались со сломленной душой, чужими среди своих, своими среди чужих. Вот как выгодны инвестиции в дух, которые сделал Ватикан! Уже более, чем полтысячи лет нет Орды, а незаметное иго для малороссов все еще длится. Не внешнее, а внутреннее насилие оказалось страшнее. На Россию иго подействовало как вавилонское пленение на Израиль, она вышла из него верной традициям, закаленной, мобилизованной, с четким ощущением своей самости, так, что И. Грозный на предложение «давай жить как Европе» от А Курбского ответил: «Россия не есть Европа, Россия есть Израиль!». Это означало признание гораздо более высокого статуса: мы, подобно Израилю - есть избранный народ, а не какая-то там окраина Европы! Долгое время нашей миссией было несение единственного истинного православного христианства. Но не политический суверенитет нуждается в «обоснованиях, идеологии и миссии», а миссия только и способна дать суверенитет! Во всех войнах с Европой, которые начинала всегда она, и в которых мы всегда побеждали, мы бились не за суверенитет, а за спасение души и за страну, которая удерживает мир от падения в ад (даже в последнюю войну это было так, так как существование СССР было светом надежды всему «трудовому человечеству»).
В этой связи очень примечательно, что каждый раз после военной победы над Западом Россия как бы расслаблялась, запутывалась и проигрывала духовную борьбу, что оборачивалось неисчислимыми бедами для нее.
Так, Петр Великий, хоть и победил шведов, которые главенствовали над всей Европой, сам признавал духовное лидерство Европы. Он понизил, упразднил патриаршество, поразил в правах Православную церковь, которая была сердцем и организатором борьбы с игом, вела миссионеров на восток и расширяла пределы России, которая дала миссию Московскому царству, которая была организатором ополчения против вдвое превосходивших силы России панской Польши, которая поставила на престол самих Романовых. За это многие славянофилы ненавидят Петра и повторяют вслед за современниками, что он Антихрист. Однако, нельзя видеть в Петре просто жалкого подражателя Западу. Проект Петра состоял в том, чтобы стать в Европе ПЕРВЫМ. Россия и Санкт-Петербург должны были не просто победить Запад, а стать центром западного мира и центром Европы вообще! Подобно тому, как Патриарх Никон в порыве реализации идеи «России- Израиля» всерьез создавал под Москвой Палестину (с Иорданом, Голгофой, Сионом, Вифлеемом, Новым Иерусалимом, Назаретом и проч.), Петр Великий хотел создать в России новую столицу, которая была бы большей Европой, чем сама Европа. Речь шла о том, чтобы победить Запад его же оружием, духом, идеями, Просвещением. Именно поэтому Петр начинает перекачку мозгов, переписывается с главным философом того времени Лейбницем, делает ставку на флот как основу тогдашнего могущества. Не случайно Татищев потом подсказал Страленбергу (благодаря которому мы до сих пор делим части света так, а не иначе), что граница Европы и Азии проходит по Уралу: Санкт-Петербург оказывается как раз центром, столицей Европы! О духовном лидерстве мечтает Ломоносов, который говорит о «собственных Платонах и быстрых разумом Ньютонах»…
Даже дворянство было освобождено Екатериной от службы только для того, чтобы в обществе появился огромный слой людей, чьей каждодневной обязанностью будет производство духовных ценностей (искусства, философии, науки…). Не получилось… Проект Петра утонул в подражательстве и низкопоклонстве перед Европой. Возникло как бы две России. Одна, народная, все еще была православной. Другая, Россия дворянская была европейской. Постепенно она даже перешла на другой язык. У нас могли быть лучшие в мире балерины, но не мы создали балет, у нас могли быть отличные художники, но не мы создали живопись. У нас могли быть шедевры романтизма и классицизма, но не мы создали романтизм или классицизм как стили. Грубо говоря: ты можешь проигрывать в футбол, ты можешь у всех выигрывать в футбол, но в обоих случаях ты играешь в футбол и все это раскручивает Англию, которая футбол породила. И так во всем.
Все победы России, прежде всего, военные победы делались на основе прежней православной миссии, воевали за спасение души, а не за свободу! Все полководцы придерживались православия для поднятия духа войск. Ушаков уже канонизирован, Кутузов приказывал обносить иконой Божьей Матери войска перед любой битвой. Поход Наполеона привел нашу проевропейскую элиту в смятение: она не могла понять, как Европа может вообще напасть на нас, и эта элита была лишена воли к сопротивлению. И опять дело решил православный народ под руководством выдающихся полководцев. После победы над объединенной Европой (а у Наполеона служили все) никто не задался вопросом: как это вообще было возможно? Каким духом? Наоборот, стали учиться у побежденных, наоборот, с новой силой захлестнули страну волны западомании: декабристы, Герцен, разночинцы, либеральная и социалистическая интеллигенция…
Даже когда императоры опомнились от просвещенческого масонского дурмана (что было в моде и порядке вещей при дворе Елизаветы, Екатерины, Павла, Александра) и стали уделять внимание «православию и народности», вспомнили про священный Царьград, когда часть элиты России (православные святители, религиозные публицисты, консервативно настроенные писатели, философы- славянофилы) начали робкие попытки поиска собственных духовных оснований, это было сделано уже в западных формах и терминах, то есть заведомо бесперспективно. Все это уже заранее на Западе, а значит и нашими западниками, было маркировано и заклеймено как реакция, средневековое мракобесие, консервирование прогресса и проч. А сами «славянофилы» и «консерваторы» согласились с этими кличками, правда, поменяв знаки на противоположные.
Запад всегда знал, что язык, «логос», не такая безобидная вещь, как кажется. Когда, в эпоху Просвещения, на основе определения сущности человека как свободы, сложилась новая концепция истории, тогда либерализм изначально получил в этой концепции привилегированное место. Либерал - тот, кто всегда и во всем исходит из сущности человека. А она, свобода, свободная сущность, требует освобождения от традиционных оков, от всего старого. Естественно, это не могло привести ни к чему, кроме как к эскалации свободы. Каждый следующий объявлял себя более свободным и прогрессивным, чем предыдущий, а каждый предыдущий, с точки зрения нового, объявлялся реакционным и консервативным. «Реакционер», «консерватор» - все эти обидные клички, которые либералы придумали своим врагам, отсталым защитникам традиционных ценностей. Эти клички не несут в себе никакой позитивной программы. Что такое «реакционер»? Тут говорит всего лишь реакция, то есть, нечто вторичное, реакционер - тот, кто реагирует на действия другого. Кто такой консерватор? Это тот, кто всего лишь консервирует, сохраняет все как есть и больше ничего придумать не может. Когда либералы «загнали клячу истории» насмерть, что выразилось в перманентном смертоубийстве миллионов людей, сопровождавших первые буржуазные революции в Европе, они потеряли популярность у народа и симпатии вернулись к тем, кто называл себя консерваторами. Но консерватизм означал всего лишь, что изменения должны совершаться медленно, с общего согласия, не за счет разрушения старого, а за счет плавной эволюции и т.п. Принципиально же сама схема истории и взгляд на сущность человека не претерпели изменений. Консерваторы согласились с тем местом, которое им определили либералы, правда, теперь это место оценивалось не как однозначно негативное, но как нужное и имеющее свою функцию. Легко увидеть, что приоритетными в этой схеме все равно остаются либералы. Именно они, быстро ли, медленно ли, творят историю. Именно они являются источником социальных инноваций, которые потом уже, в свою очередь, позже консерваторы консервируют, сохраняют. Вот уже 200 лет считается нормальным, когда в молодости человек является либералом и революционером, а к старости - консерватором. Подлинная трагедия консерватизма состоит в том, что он согласился с этой, по сути дела, либеральной моделью. Консерватизм согласился с тем, что свобода признается «самой существенной сущностью человека», согласился с тем, что история есть прогресс свободы и эмансипации, согласился с тем, что вперед историю движут всевозможные революционеры, согласился со своим скромным местом тормоза или якоря в движущемся механизме истории. А что? Тормоз не менее важен, чем газ…