В поисках сокровищ Бонапарта. Русские клады французского императора
Шрифт:
Мы вполне обоснованно возликовали, поскольку место для захоронения вывезенных из Москвы предметов было по всем поисковым параметрам просто идеальным. Рядом с этим местом, на невысоком холме, располагался дом, занятый для ночлега самим Наполеоном, откуда он мог наблюдать всю картину сокрытия своего "клада". Прочная, широкая, известная еще с XV века плотина отделяла большое озеро от маленького. Поэтому не было никаких трудностей с затоплением тяжестей. Достаточно было уложить на свежий лед несколько десятков бревен (большое озеро было в то время еще в значительной своей части свободно ото льда), и можно сгружать туда хоть пушки, хоть многопудовые колокола.
В глубине души все участники поискового проекта посчитали, что именно таким образом проводилась операция по затоплению всего "Железного обоза". Только так можно было справиться с поставленной задачей достаточно быстро, без излишних ухищрений, столпотворения пустых и полных телег и неизбежной в таком случае суеты. Глубины же ямы, промытой водой, падающей из-под мельничного колеса, с лихвой хватало для затопления чего угодно. Для сравнения, там могли быть преспокойно утоплены два тяжелых танка "Тигр", причем поставленных один на другой.
Нашей радости не было границ. Найти столь интересный объект было и интересно и почетно. Оставалось самое малое — удостовериться на все сто процентов в том, что на дне водоема лежало именно то, что мы предполагали. Однако сделать это мы по целому ряду причин в то время не могли. И только в конце сентября того же года, когда в нашем распоряжении оказался георадар, мы смогли вновь выехать на загадочное озеро. Собрали аппаратуру, надули лодку и, с трудом скрывая обуревавшее нас нетерпение, принялись сканировать дно пруда, рассчитывая найти там гору металла. Буквально через полчаса работы тайна озера была раскрыта.
Оказалось, что сбившее нас с толку сильнейшее магнитное поле создавали две толстые стальные трубы, укрепляющие основание плотины. Они находились друг над другом примерно в двух с половиной метрах под поверхностью воды и отстояли от самой плотины примерно на полтора метра. Не удивительно, что мы впали в заблуждение, ведь холоднокатаные трубы обладают очень сильным собственным магнитным полем.
Пришлось констатировать, что нас опять постигла неудача. Но мы твердо рассчитываем на то, что рано или поздно, но "Железный" обоз, к настоящему моменту уже ставшим "золотым", будет наконец-то найден.
6 ноября
"Ночью ударил мороз, и утром колеи грязи затвердели как камень. Поднялся сильный ветер, и весь день снег падал большими хлопьями. В 8 часов утра императорская колонна, "старая" гвардия и Наполеон выступили из Дорогобужа и в полдень достигли деревни Михалевка. Прошли 22 версты при сильном ветре. К обыкновенным неудобствам дороги прибавилась гололедица. Артиллерия с трудом продвигается по кочкам и рытвинам. Там и сям валялись на земле сброшенные кирасы. На дороге встречались брошенные зарядные ящики, оставленные из-за потери лошадей. Артиллеристы выбрасывали из них и топили в воде заряды, чтобы они не достались русским".
"Вице-королю приказано отступить за Днепр по дороге на Духовщину в 4 часа утра 7-го ноября. С ним был отправлен многочисленный обоз с "тяжестями" взятыми в Москве, и многочисленная артиллерия".
"Мы выступаем (из Дорогобужа) в 8 утра и в полдень достигаем дер. Михалевки, при колодцах, где имелась почтовая станция. Впервые устанавливается снег".
Получается так, что полк "молодой" гвардии, в котором служил сержант Бургонь, дошел до Михалевки и остановился неподалеку от леса, так как за Михалевкой дорога входила в лес и была достаточно узкой. А императорский обоз был уже впереди, значит в лесу. В тот день гвардия остановилась еще засветло, где-то в 3 часа пополудни. Местом привала было пожарище какой-то деревушки. Мороз был 8—10 градусов.
7 ноября
"Император установил свою штаб-квартиру за одну милю по ту сторону Днепра; так как я дежурный, то меня оставляют в Михалевке с поручением доставить известие об арьергарде.
Идет сильный снег. В деревню Михалевку прибывает генерал Маршан со своей дивизией, имевшей в начале кампании 13 000 человек, а теперь 450.
В 3 часа дня арьергарда все нет, и я отправляюсь в обратный путь, чтобы присоединиться к маршалу Нею. Целую милю я тащу за повод мою лошадь, благодаря гололедице она падает на каждом шагу, так что я вынужден отвести ее назад. Генерал Фуше приказывает своему кузнецу подковать ее; я снова отправляюсь в путь и в 7 вечера присоединяюсь к корпусу маршала Нея, расположенного на бивуаках в лесу, за полмили от реки Ужи.
Солдаты молодцами: едят только конину. Ропота не слыхать, но генералы и солдаты имеют чрезвычайное желание отступать, так что в половине восьмого утра маршал, имевший за собой намерение сохранить за собой позицию на реке Осьма, оставил ее и направился в Дорогобуж.
Герцог Эльхингенский предполагал остаться в Дорогобуже; не неприятель, а генералы и солдаты заставили его уйти отсюда. Он был атакован около 11 часов утра двумя полками пехоты и казаками, которые являлись его неразлучными спутниками. Битва длилась до 3-х часов дня. 4-й линейный полк произвел храбрую атаку и отбросил неприятеля. Маршал Мей получил две пули, застрявшие в его сюртуке; это очень мужественный человек, поразительной отваги, всегда с застрельщиками (в передовой линии обороны или атаки)".
"Герцог Эльхингенский — блестящая голова, опасность изощряет его способности, в момент, когда все теряются, он незаменим для армии. Император хотел бы, чтобы он расположился позициями на Днепре; но это оказалось невозможным, вследствие разнузданного желания высших офицеров и солдат достигнуть Смоленска.
В 4-м стрелковом полку осталось 20 лошадей; в 3-м корпусе дивизия была сведена к 50 лошадям, хотя она была ему полезна при разведках.
В течение дня заклепали 14 пушек. Солдаты, которые едят только лошадей, заболевали странной болезнью, у них вид пьяных, судорожные движения, они падают на землю, говоря: "У меня больше нет сил" и умирают. За сегодняшний день их осталось на дороге 50 человек; на бивуаке, покинутом маршалом Неем этим утром, умерло 200 человек из его корпуса и отставших от других.
Ужасно, когда приходится бросать раненых, не имеющих сил идти. 2-х фунтовый хлеб продается за 20 франков и еще счастье, когда удается его найти. Путь усеян павшими лошадьми".
"Я отправляюсь в 9 часов вечера (7 ноября), довольно хорошо пообедав небольшим количеством хлеба с адъютантом маршала (Нея) на бивуаке, среди снега и сосен. К обеду пригласили полковника, так как у него не было хлеба. Я миную (на обратном пути) значительное количество бивуаков "добровольцев", название, данное солдатам, идущим на свой страх и риск (т. е. разрозненными неуправляемыми толпами)".