В поисках священного. Паломничество по святым землям
Шрифт:
Патриарх на кафедральном соборе во Флоренции
Я шел по улицам, и они казались мне такими же музеями, их внешней стороной. На тротуарах было много торговцев, небольших пекарен, попрошаек, художников, сувенирных лавок и туристов. Мост, соединяющий две части Флоренции, еле держался на сваях, пытаясь устоять под напором толпы. Какое качество способно было бы противодействовать этой толпе, наводняющей улицы и века? Безусловно, нельзя просто отвернуться от этих людей. Должно быть что-то еще, другое отношение, намерение провозгласить их уникальность, а также намерение отвернуться
Внимание плясало на теле этого многообразия, подсвечивая нескончаемый поток сменяющих друг друга объектов. Возможно ли вырваться из всего этого? Существовало ли некое целомудрие, которое бы сочеталось с Абсолютным существом, с истиной уединения, и которое не открылось бы десяткам тысяч соблазнов?
Лопиано
За пределами Флоренции, в горах недалеко от Лопиано расположен Международный Дом движения Фоколаре, основанного Чиарой Любич. До места меня подвезла группа аргентинцев, которая шла туда же, куда и я. За двадцать с лишним лет эта деревушка выросла до размеров небольшого города, в котором жило более восьмисот человек, преданных христианским принципам любви и единства. Дух единства ощущался повсюду. Он витал в воздухе. Я спросил местных, можно ли остаться у них на несколько дней. Мне дали не только комнату, но и неподдельное радушие. Никакой мнительности, никаких подозрений. Никто не спрашивал меня, во что я верю, каких доктрин придерживаюсь.
В этой обители только несколько человек говорили по-английски, и после обеда двое из них решили показать мне окрестности. Ближний угол здания столовой граничил с многочисленными постройками, в которых кипела всевозможная работа, а на извилистых склонах позади нее располагались сельскохозяйственные угодья. Эмерсон не пожелал присоединяться к ферме Брука, да и Торо предпочел остаться в уединении в Вальдене. Даже в тюрьме он оставался один, угодив туда за гражданское неповиновение. Повинуясь, однако, законам природы, одинокий странник все-таки погиб. Пожалуй, осталось только переданное им вдохновение, которым теперь питалось сообщество.
Я успел пожить во многих коммунах и знал, чем все они страдают. В них очень просто либо потеряться, либо уйти в себя. Ты мог думать, что тебе удалось вышвырнуть из своей жизни указующего на требования установленного порядка полицейского, но в итоге за твоей дверью оказывалось трое новых, и они были уже конвойными. Возможно ли вообще отдельным людям собраться и жить вместе для чего-то еще, кроме необходимости выживания или взаимной гарантии от эксплуатации, называемой правосудием? Способны ли творческие амбиции провозгласить нечто большее? Повсюду на планете возникали центры провидческой энергии. Будут ли они процветать или их погасят, или они сами задушат себя, как это раньше происходило со многими?
Движение Фоколаре поднялось из пыли и пепла Второй мировой войны. Италия была разорена. Ее бомбоубежища выглядели не так внушительно, как в других странах, и надвигающаяся смерть была реальной для каждого в этих краях. Пока на Италию падали бомбы, Чиара со своими друзьями начала работу, укрывшись в подземелье.
Она объяснила, что раньше у нее и ее друзей, какими бы набожными они ни были, имелись планы на жизнь – у каждого свои: один хотел стать художником, другой – преподавателем, третий – поступить на философский факультет. Однако в разрушительные военные годы все они оказались отброшены от желанного мира и сидели взаперти в бомбоубежище. Все планы рассыпались на мелкие осколки на фоне гнетущего ощущения, что завтрашний день навсегда потерян для них и настоящее осталось единственной доступной им реальностью.
Женщина сидела в темном углу бомбоубежища, прижимая к себе пятерых детей. Чиара вместе с друзьями взяли каждый по ребенку под опеку, чтобы хоть как-то освободить мать от этой ноши. Вскоре они начали раздавать в убежище еду и оказывали многие другие услуги первой необходимости. И здесь им раскрылась самая суть. Тогда все остальное отпало, перестало быть частью их жизни, осталась только любовь. И с этого момента девушки решили жить, воплощая в реальность слова Нового Завета: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». И хотя лишь несколько человек решили посвятить свою жизнь этому завету, результат оказался колоссальным. В итоге возникло целое международное движение, сообщество душ, живущих в согласии и любви, занимающихся благотворительностью.
Дословно «фоколаре» означает «собравшиеся вокруг очага». Участники движения живут либо в общинах, называемых «очагами», либо в своих семьях, но все они неизменно стараются доказать на деле всеобъединяющую любовь Господа в каждый миг времени. Голос этой общины, поселившейся в горах, звучит гораздо сильнее и убедительнее, чем проповеди священников. Здесь любовь перестала быть просто словом.
Этим вечером люди, собравшиеся за столом, жаждали поговорить со мной, поскольку я был новым гостем. И мы разговаривали – до глубокой ночи. Как и во многих других общинах и ашрамах, здесь собралось много убежденных, крепких верой людей, просто любопытных посетителей, чьих-то родственников и обычных халявщиков, «хипарей», отношения которых с общиной были весьма поверхностными. И последние, как правило, оказывались самыми интересными представителями общины. Один молодой человек, говоривший по-английски, рассказал мне, что приезжает сюда время от времени, чтобы «разобраться в себе». «Здесь хорошо кормят, и тебя не заставляют много работать», – сказал он. Он предостерег меня и сказал, что не стоит никому доверять – в некоторых частях страны полно опытных воров, искусных настолько, что могут незаметно разрезать спальный мешок и вытащить все деньги, пока ты спишь.
Следующие несколько дней я провел в деревообрабатывающей мастерской, в которой жители общины делали фигурки на продажу в сувенирных магазинах. После того как мне показали, что к чему, я встал за шлифовальный станок. А вскоре научился вырезать из деревянных болванок фигурки животных. В мастерской ключом била жизнь, там воцарился дух взаимопомощи. Для меня было непостижимо то, что после нескольких часов непрерывной работы за станком я чувствовал себя свежее, чем после работы в офисе. Каждый считал своим долгом поделиться со мной опытом, и вскоре я освоил весь производственный процесс. Не было никаких временных границ, никаких производственных конфликтов, никто не стоял над душой, и в целом работа не казалась обременительной. Законченный продукт всегда служил выражением подлинного искусства, внимание и забота уделялись каждой детали. Безусловно, работа требовала некоторых жертв. Мы не делали что-то только тогда и потому, что хотели что-то делать. Но не являлось мотивом также и желание наживы.
Вечера я коротал в компании француза по имени Антуан и малазийца по имени Филипп. Они ввели меня в курс дела относительно нескольких проектов, над которыми работала община. В одной из мастерских собирали электросчетчики и продавали в городе. В другой мастерской собирали дома на колесах по контракту с одной частной фирмой. В дальней части деревни располагались студии, в которых проектировали и шили одежду. Здесь также работали художники и скульпторы, чьи работы выставлялись в местных галереях. Филипп провел меня через ряды полотен, гравюр на дереве, оттисков и открыток ручной работы и подвел к весьма абстрактной скульптурной композиции, представлявшей собой большой гладкий камень, в который был врезан камень поменьше. Он объяснил мне, что эта фигура символизирует собой единство, показывая, как встречные волеизъявления находят компромисс.
С заходом солнца, когда воздух становился прохладнее, мы шли прогуляться меж виноградных лоз. Община вызывала мой неподдельный интерес, и я просто заваливал вопросами своих компаньонов. Их это вовсе не раздражало, и они с удовольствием рассказывали о внутреннем устройстве местной жизни. Их ответы разрушили все мои прежние представления о несовместимости духовного и практического. В Лопиано все было организовано на высшем уровне, но при этом индивидуальность оставалась защищенной.
Большинство людей из молодежи жили здесь по два года в качестве студентов. Они располагались в небольших «очагах» и делили не только кров и пищу, но и медитацию. Семьи, живущие здесь постоянно, имели свои дома и больше занимались управлением в этих местах. Существовали различные комитеты, у которых была своя зона ответственности – начиная с финансов и управления проектами и заканчивая строительством и отношениями внутри общины. Каждый день в полдень все собирались на мессу, коллективно вспоминая данный завет дружбы и любви.