В поисках священного. Паломничество по святым землям
Шрифт:
У Ворот Яффы я пал ниц и целовал землю. Наконец-то я пришел в Иерусалим.
На автобусной остановке мое внимание привлекло объявление о сдаче комнаты в одном хостеле. Я сразу понял, что именно здесь я и остановлюсь. Я пошел по узким улицам в сторону Дамасских ворот. Прямо за воротами ко мне обратилась молодая женщина. На ней были джинсы и синий плащ. Ее лицо, вкупе со взъерошенными волосами, выражало какую-то дикую решимость. Она сообщила, что ею овладел Святой Дух, она была спасена Иисусом Христом, и за это ее выставили из отеля. Поскольку денег у меня было немного, я сказал что-то вроде: «Не беспокойся, Господь не оставит тебя в нужде». Она гневно закричала в ответ: «Не смей поучать меня! Моими устами гласит сам Святой
Мне выделили одну из восьми кроватей, заполняющих практически все пространство погруженной в синий полумрак комнаты хостела «Палм». Женщины и мужчины – все спали, где хотели. Никому до этого не было дела. На щербатых стенах фойе висело послание, написанное крупным шрифтом: «Благословенны приходящие от имени Господа». На подоконнике лежали стопки бесплатных экземпляров Библии Гедеона.
Фойе было также и местом для отдыха. На регистрационной стойке стоял большой магнитофон, из которого вырывались звуки рок-музыки – играли песни группы «The Doors», и слышно их было даже на улице. Рядом сидели какие-то парни, курили и качали головой в такт музыке. Девушка за стойкой в рубашке с бретельками слегка пританцовывала. Остальные бесцельно входили и выходили. В углу стояла небольшая плита, на которой кипятили воду для чая. Здесь были представлены почти все национальности. Некоторые из этих людей устраивались на какую-нибудь работенку в госпиталь или хостел наподобие этого, и были полны решимости остаться здесь навечно. Слава Богу, здесь не было никаких проповедей. Снаружи тебя ждали сотни религиозных пророков и фанатиков, готовых наложить на тебя свои руки. В «Палме» все было спокойно.
Сквозь окно хостела пробивался свет утреннего иерусалимского солнца. На выстроенных в ряд койках спали люди. Я на цыпочках, чтобы никого не разбудить, пробрался в душ. Душевая представляла собой небольшую продолговатую комнатку, выложенную кафелем тусклого желтого цвета, со щербатыми стенами, подпирающими высокий потолок. Полиэтиленовая занавеска, совсем изорванная, неуверенно висела на перекладине, которая, казалось, рухнет в любую минуту. Нащупывая зубную щетку, я решил взглянуть, нет ли трещин на зеркале, висящем на стене, вдруг почему-то вспомнив, что смотреться в разбитое зеркало – дурная примета. Рука моя соскользнула и… слегка задетое зеркало тут же упало на кафельный пол, разлетевшись на тысячи мелких осколков.
Все утро я размышлял о разбитом зеркале. Что бы это могло значить? Если верить приметам, то впереди меня ждали семь лет неудач. И тут же мысли о болезнях, несчастных случаях, смерти, неудачах и тому подобных невзгодах стали чередой проплывать в моем сознании. В конце еврейской свадьбы всегда разбивают стекло в память о темной стороне жизни, о разрушении храма в Иерусалиме, как бы напоминая, что и твое собственное стекло вскоре разобьется.
Днем я отправился к Западной стене, к «Стене Плача», и стоял там в окружении многочисленной толпы, слушая молитвы и душеизлияния. Длиннобородые хасиды и ортодоксы, одетые в черные костюмы и широкополые шляпы, раскачивались взад-вперед перед последним бастионом старого храма, произнося молитвы, звук которых сливался в монотонный стон:
Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! Он стал, как вдова; великий между народами, князь над областями сделался данником. Горько плачет он ночью, и слезы его на ланитах его. Нет у него утешителя из всех, любивших его; все друзья его изменили ему, сделались врагами ему. Иуда переселился по причине бедствия и тяжкого рабства, поселился среди язычников, и не нашел покоя; все, преследовавшие его, настигли его в тесных местах.
Плач Иеремии
Я поднялся по ступеням наверх к тому месту, где раньше стоял Великий Иерусалимский храм, а теперь на его месте стоит мечеть Омара. Говорят, только мусульманин может войти в мечеть. И тогда я стал мусульманином, и вместе с другими паломниками преклонил колени на коврике, совершая молитву. Позже я уединился и любовался оливковыми рощами Иудеи. Скала, сцена жертвоприношения Исаака, разбитое зеркало, сломанная стена, сгоревшие крыши и башни – все это наводило на мысли о предстоящем конце мира, погибающего в очередной религиозной войне. «Ты не последовал моему завету, и каждый, творящий зло, нечестив пред лицом Бога». Сбудутся ли древние пророчества? Прольет ли Бог свой гнев на земли Израиля? Будет ли осуждена земля и все живущие в ней? Образ разбитого стекла прочно засел в моей голове.
Воздух базаров Старого Иерусалима был пропитан густым ароматом чая и дымом. Арабы продавали ткани и сувениры западным туристам, но без особой суеты: они медленно пыхтели трубками своих кальянов, прислонившись к тонким стенкам своих лавок. Кажется, никого здесь не беспокоило, кому сегодня принадлежит этот город. Вдоль выкопанных валунов на Крестном пути шли христианские паломники из Европы. Респектабельные и хорошо одетые, они следовали по четырнадцати остановкам, которые Христос совершил во время своего крестного хода. А я подумал, что мог бы навечно остаться здесь, посвятив себя одному-единственному занятию… чаепитию. Я выбросил из головы осколки разбитого стекла – все до последнего. В конце концов, что такого могло произойти со мной, чего еще не случалось с этим городом? Я сделал еще глоток чая, дополнил его глотком свежего воздуха, в котором угадывались самые разные ноты базарной жизни. В этот момент мне больше ничего не было нужно.
Пока любитель чая осознанно пьет любимый напиток, звезды и созвездия не имеют никакого значения. Зачем нужны все эти знамения, знаки и видения, когда можно просто идти по земле и свидетельствовать неимоверную зрелищность этого мира? Спрятанные за чадрами лица мусульманских женщин, бурная торговля, тряпки, овощи, масла и сыры, купола и склепы, руины тысячелетней давности, одежды, представляющие всевозможные конфессии, хаос и смятение – разве этого не достаточно? Я был готов отбросить все свои ожидания и предвкушения, и поселиться прямо здесь, за чайным столиком в Иерусалиме. В этом свободном потоке свою хватку ослабляли любые знамения, знаки, предсказания и писания. Здесь священным становилось все, абсолютно все.
Цитадель Давида
Высоко, на самой вершине Сиона, стоит цитадель Давида – высокая цилиндрическая башня, с которой весь Иерусалим виден как на ладони. Рядом с башней расположено каменное здание, в котором состоялась Тайная Вечеря. Примерно в пятидесяти футах от этой постройки возвышается длинная каменная стена. Сидя у этой стены, я наблюдал, как мимо проходили какие-то запредельные множества ортодоксальных евреев, одетых в черные одежды, с лицами, скрытыми за широкими полями шляп и длинными бородами. Одного из них я спросил, откуда они все идут, и он ответил, что в этом районе находится иешива диаспоры – талмудическая школа, основанная сразу после войны.
Вскоре молодой человек, которого я остановил, вернулся в компании еще нескольких людей. Они спросили, еврей ли я. Все это было весьма интригующим, я утвердительно кивнул. Но тут же я начал корить себя за согласие. Мне совсем не хотелось погружаться в это. Мне хотелось верить, что я все-таки достиг чистой универсальности восприятия, вышел за пределы всех обусловленных различий. И внутри меня начала расти стена сопротивления. Что это было – проклятие или благословение кармы? Наследственность, обстановка, возможность?.. Я знал, что внутри я не был ни одним из этих созданий. Но в моих жилах текла кровь прошлого, соединяя в своем потоке века.