В постели с Кинг-Конгом
Шрифт:
– Я не верю в мистику, – спокойно сказал Рукин.
Я улыбнулась:
– Все же попробуйте. Да, последний вопрос. Евгений умер, Ларисы нет в живых, Антон Евгеньевич покойник. Кому достался успешный бизнес?
Вадим сдвинул брови, ему явно не понравилось услышанное, но он быстро придал лицу любезное выражение.
– Антон Евгеньевич пока не принадлежит к миру мертвых. Я очень надеюсь, что он вернется. Сейчас делами руковожу я. Вас интересует, оставил ли шеф завещание? Да, он подписал необходимые бумаги. Лет шесть тому назад у шефа нашли липому, доброкачественную опухоль, она легко удаляется, но предстоял общий наркоз. Алферов
После смерти Жени шеф исправил завещание, а затем отредактировал его в третий раз, сами понимаете, какое событие вынудило его вновь пригласить адвоката. Полным наследником стал я, ну, еще и Тамара, распоряжения в отношении экономки не менялись. Предвосхищу следующий ваш вопрос. Кому выгодна смерть Алферова? Ответ: мне, я становлюсь богатым бизнесменом. Новый вопрос: «Господин Рукин, вы убили своего шефа?» – «Нет, граждане судьи, я не трогал Антона Евгеньевича». – «Почему?» – «Да потому, что люблю его, шеф моя семья, других родственников у меня нет, воспитывался в интернате, я отказной младенец». Надеюсь, исчерпывающе ответил на ваши вопросы? И, если позволите, небольшое соображение. Человек, который завладел десятью миллионами евро, не глуп, целый год не пускал их в оборот. И вдруг всплывают два миллиона. Неужели преступник потерял бдительность?
– Не знаю, – честно ответила я, – пока что родственники человека, который имел при себе эту сумму, уверяют нас, что деньги принадлежат им. Мы можем, благодаря банковским документам, доказать, что они из тех, пропавших вместе с Алферовым миллионов. Но есть один нюанс.
– Прошло чуть больше года, – перебил меня Рукин, – за это время купюры многократно могли поменять хозяина. Антон Евгеньевич мог сам отдать деньги кому угодно.
– Именно, – кивнула я, – пожалуйста, попытайтесь вспомнить, может быть, Антон Евгеньевич в последнее перед исчезновением время совершал странные поступки?
– Да нет, – протянул Вадим.
– Нам поможет любая мелочь, – настаивала я. – Например, он бросил курить?
– Он никогда не дымил, – сказал помощник.
– Любил молоко и внезапно перестал его пить, изменил привычный стиль одежды, купил другой парфюм, поменял машину, написал воспоминания, впал в сонливость или, наоборот, практически не спал, – назойливо перечисляла я.
Вадим слушал и наконец произнес:
– Я подумаю. А вы не можете нажать на того человека, который имел при себе деньги?
– Он умер, – вздохнула я.
– Вау! – вырвалось у Рукина.
– Ничего криминального, – поспешила я его успокоить, – инфаркт.
– Антон жив, – убежденно произнес Вадим, – я твердо уверен, что он не скончался, я бы непременно почувствовал, понял… ну… в общем… это все.
Я распрощалась с Рукиным, вышла из дома, села в свою малолитражку и поехала в торговый центр.
Тамара уже ждала в кафе. Увидев меня, она замахала рукой и сказала:
– Хорошо, когда человек понятливый. Другая начала бы вопросы задавать, а вы сразу мне подыграли!
– Записка не оставляла места для полета фантазии, – ответила я, – вы хотите что-то рассказать?
Горничная легла грудью на круглый пластиковый столик и заговорщицки зашептала:
– Вадик хороший, честный человек, предан Антону Евгеньевичу, надеется его живым увидеть. Для него все, что связано с Алферовым, – свято. Он хозяином безмерно восторгался, до смешного доходило. Купит Лариса мужу пальто, глядь, через пару дней Вадик в похожем появляется. Ну, конечно, он себе по средствам одежду покупал, да здесь важно не качество, а принцип. Раньше Рукин куртки носил, я ему сто раз говорила: несолидно, приобрети нормальный доломан, ты не мальчик в кацавейке бегать. А он отмахивался, и пожалуйста! Поглядел на босса, и стиль поменял. Когда врач посоветовал Антону отказаться от мяса, Вадик моментально забыл про говядину, сосиски, ветчину и прочее. По его убеждению, Антон Евгеньевич бог, Лариса богиня, Женя лучший мальчик на свете. Никакие катаклизмы не заставят его изменить свое мнение.
– Рукин рассказал мне про наркоманию Ларисы, значит, он реально оценивал хотя бы супругу шефа, – возразила я.
Тамара оглянулась по сторонам.
– А что ему оставалось делать? Вы копать начнете, людей спросите, вам сообщат, как оно было. Вадик попытался гнилую доску красивым лаком покрыть! Он вам как историю преподнес? Несчастная мать, убитая горем, попробовала наркотики на поминках, забылась на короткое время, поняла: вот оно, избавление от тяжких мук, и подружилась с иглой!
– Вы подслушивали? – напряглась я.
Тамара откинулась на спинку стула.
– Вадик всем одно и то же дудит. Кто ни спросит, поет про психологическую травму хозяйки.
– Вы с ним не согласны? – в упор спросила я. – Рукин врет? Зачем?
Тамара поморщилась:
– Вадик спасает репутацию Ларисы.
– Она умерла, – безжалостно напомнила я, – на том свете репутация женщине, хорошая или плохая, никак не поможет и не помешает.
– Вадиму невыносима мысль, что на любимого шефа упадет тень, – сердито выпалила домработница. – Я, между прочим, с Алферовым дольше, чем он, живу. Рукин позже в семье появился. Он человек порядочный, воспитанный, но штукатурщик.
– Простите, кто? – не разобрала я.
– Штукатурщик, – повторила Тамара, – замазывает грязную стену, закрашивает краской, засверкает она, засияет, а что внутри? Гнилье!
– И сколько в семье Алферовых было таких грязных поверхностей? – напрямую задала я вопрос.
Тамара смутилась:
– Рассказывать не хочу, сплетня получится.
– Если знаете, то выкладывайте, – велела я.
Горничная начала одергивать кофту, надетую на платье, закатывать глаза, шевелить губами.
– Сколько? – не выдержала я.
Тамара чуть повернула голову и внезапно стала похожа на старую опытную лису.
– Сколько? – повторила я.
– Сколько? – эхом откликнулась домработница.
Мне надоела игра в вопросы, поэтому я достала кошелек, демонстративно положила его на стол и произнесла по слогам:
– Сколь-ко руб-лей?
Тамара схватилась ладонями за щеки:
– Ох! Вы подумали! Решили, что я вознамерилась! Продать секреты Антона Евгеньевича? Никогда!